– Это почему ты так решил, неразумный!? – не утерпел молчавший до того Вэнит, и борода его судорожно задрожала от злости. – Ты имеешь еще наглость дерзить тем, благодаря кому твоя семья сейчас живет, не испытывая нужды?
Симплик оттолкнулся спиной от двери и выпрямился, весь его вид говорил о непоколебимой решимости и уверенности в собственной правоте:
– Вы, уважаемые господа волшебники, носители пяти волшебных искусств, ваши имена, данные вам при рождении родителями, ярко говорят о тех знаниях, которыми вы в совершенстве владеете, оберегаете и щедро передаете подрастающему поколению. Гула – мастер обжорства, ест по часу во время завтрака, обеда и ужина; Аварус – очень алчный, его стихия – звон золотых и серебряных монет в сундуках, заполнившие весь его дом; гнев Ирия заставил даже нашего монарха выпустить высочайший указ, ограничивающий его присутствие вблизи дворца; острое тщеславие Вэнита вышагивает впереди своего хозяина, оно пронзает все вокруг, стоит только Вэниту ступить на сбитые камни улицы; а Супербай, еще, видимо, с молоком матери впитал в себя искусство высокомерия. Нет, достопочтенные господа волшебники, я пришел к выводу, что ваши волшебные знания не есть самые главные и нужные моему мальчику. Существует единственно нужное волшебство, которое, как кровь и плоть, должно быть усвоено сыном и сопровождать его на протяжении всей жизни. Вы бы тоже могли бы его познать при желании, но, боюсь, это будет тщетно, так как оно вступит в конфликт с вашими познаниями волшебства. Мне больше нечего вам, гости, сказать, поэтому делайте выводы, и мой ответ, общий для всех, звучит так: «Я не отдам никому из вас своего сына на обучение!»
С этими словами Симплик отворил дверь собственного дома и быстро скрылся за ней, громко щелкнув засовом и оставив братьев-волшебников в обескураживающем состоянии после таких высказанных им слов.
–Эй, Симплик негодный! – рванул было к запертой двери Вэнит и коротко, но достаточно громко, чтобы внутри услышали, постучал в нее. – Скажи же хоть, что это за искусство такое, ценимое тобою выше нашего? Симплик! Отзовись!
Но ответом ему была только тишина, красноречивая и тяжелая для сердец братьев.
Волшебники еще ни разу не встречали за всю свою длинную жизнь столь наглого и непочтительного обращения. Они даже под действием нахлынувших болезненных эмоций собирались разнести в щепки, буквально голыми руками, небольшой дом крестьянина, а разгорячившийся было от нанесенной обиды Ирий пошел еще дальше со своим предложением вообще поджечь и спалить дотла жилище дерзкого отступника. Но то было бы уже преступлением, порочащим честь и репутацию высокого государственного звания волшебник. Потому очень быстро, правда, путем неимоверных усилий, братья заставили себя успокоиться, и началось дружное обсуждение того, как им следовало дальше поступить, ибо с положением отвергнутых каким-то крестьянином со странным именем учителей не собирались.
Тогда, собравшись полукругом возле разожженного прямо за забором двора Симплика костра, братья стали держать совет, как им поступить дальше, чтобы спасти свою пошатнувшуюся было репутацию. После часового жаркого обсуждения, где высказывались многие и даже самые невероятные по своей изобретательности предложения по дальнейшим действиям, было положено воздействовать на самого сына Симплика для того, чтобы он наперекор воли отца выбрал обучение у одного из них. И приступили к действиям…
Едва заметная земляная дорога причудливо петляла по окраине густого леса, словно обрисовывала границу его владений. С другой ее стороны находилось широкое бело-желтое поле с густыми посевами пшеницы. Солнце было в зените, щедро одаряя теплом и светом всех, кого могло коснуться своими жгучими лучами.
Где-то глубоко в чаще леса упоенно щебетала незримая птица, добавляя в летнее спокойное перекатывание тишины новые краски звуков. Слабый ветер мягко клонил набухшие семенами колосья в сторону, создавая по всему пространству поля ощущение зыбкого морского бриза.
Но тут в эту прекрасную картину пригожего летнего дня вмешался новый звук. Некто, не различимый даже ловким лучам солнца, вел сам с собою оживленную беседу, а звонкий и тонкий голосок, приправленный напускным тоном серьезности, говорил о том, что он принадлежит ребенку. Действительно, занавес из крайних к дороге колосьев резко расступился, и к дороге вышел маленький мальчик на вид лет около семи. Перепачканный от ягод красный рот и пыльные, соломенного цвета, волосы яро контрастировали в его облике.