Закончив, Шут высыпал оставшееся в мешочек и посмотрел на меня.
— Руку дай. Левую.
Я послушно протянула руку, с замирающим сердцем глядя, как он завязывает на моём запястье браслет наших судеб. Четыре бисерины и две бусины. Первая бисеринка на нитке — белая, как молоко. За ней круглая бусина с горошину — тёплая, в рыже-белую полоску, а вторая… Вторая как крупная смородина, и почти такая же чёрная. Бисерины между ними две, обе красные, словно спелая рябина. Или… или кровь.
И последняя бисеринка — как застывшая капля мёда.
Чёрную бусину я понимала, сложно такое не понять. А вот остальные…
— Как закончится — так и закончится. — Джастер спокойно посмотрел на меня, не сомневаясь, что других объяснений не требуется.
— А…
— Сама поймёшь, — воин убрал нож и снова рассматривал оставшиеся украшения, но уже оценивая как товар на ярмарке. — Ты же ведьма.
Я только вздохнула, пальцами тронув прохладные камни нежданного подарка. Сама пойму, когда добавить новую бусину… И какую.
— Он не потеряется?
— Как может потеряться твоя жизнь, Янига? — усмехнулся Шут. — Всё, что ты сделала и пережила, — всегда с тобой.
От этих слов тонкий браслет потянул руку вниз железными кандалами. Всегда со мной… Утешил…
— Я… столько плохого тебе сделала, да?
Как я ни старалась, голос в конце предательски дрогнул.
Воин отвлёкся от своего занятия и посмотрел на меня. Внимательно и долго. Я же только шмыгала носом, стараясь не разреветься в очередной раз.
— Нет, Янига. Дай руку.
Я послушно выполнила просьбу. Шут легко взял меня за запястье, поднимая бусины наверх.
— Эта — наша первая встреча на дороге, — молочная бисерина скользнула вниз, уступая место полосатой бусине. — Эта — наш договор. Это…
— Когда я тебя…
— Нет, это когда я тебя чуть не потерял. В Кронтуше. А вот эта — когда ты меня чуть не убила.
— Давай про эту не будем, — я торопливо сдвинула чёрную бусину вниз.
— А это ты пришла, — воин спокойно коснулся пальцем медовой бисерины и отпустил мою руку. — Разве всё плохо, Янига?
Я покачала головой, обхватив ладонью запястье, где ещё ощущала тепло его пальцев. Не всё. Совсем не всё. Пополам получается и хорошего, и… и такого, что вспоминать не хочется.
— Вот и отлично, — Джастер снова вернулся к изучению моей оплаты, пока я привыкала к необычному украшению на запястье.
Браслет наших судеб…
Сколько и каких бусин ещё появится на нём?
И… и как скоро он закончится?
Этот вопрос волновал меня сильнее всего, но я понимала, что всё, что хотел, Джастер уже сказал. Мне оставалось только надеяться, что браслет не скоро пополнится.
И что к тому времени я смогу вернуть не только доверие Шута, но и завоевать его любовь.
Тем временем воин выбрал ещё пару нитей и так же распустил в кожаный мешочек.
— Возьми себе, — он затянул завязки и передал мешочек с бусинами и бисером мне. — А остальное продадим.
Я убрала увесистый мешочек в магическую половину сумки, пока Шут завязывал оставшиеся украшения обратно в узел и убирал к себе. Кажется, я научилась принимать его решения как данность…
Хвостики с серебряной и медовой бусиной сплетались и расплетались от каждого движения, тихо постукивая друг о друга. Нанизанные бусины занимали места всего на два пальца. Для простого браслета слишком мало. Но для этого… уже очень много. Потому что каждая новая бусина будет приближать момент моего расставания с Джастером.
Не хочу. Шанак, Датри, я не хочу его терять! Слышите?! Не хочу!
Сколько… сколько времени у меня осталось, чтобы завоевать его сердце?
Ну почему у меня рука такая тонкая?!
Нет бы — нитку на шею повесил…
18. Игра началась
День так и стоял пасмурный. Дождь иногда накрапывал, но дорога, на которую мы свернули с развилки, увела с полей в лес, и здесь было сухо, что меня очень радовало.
Шут молчал, но я к этому привыкла и шла следом, думая о разных мелочах.
Попросить что ли у Джастера, чтобы обувку мне сшил? Хоть простенькие чуни… Наверняка ведь он умеет, и от той шкуры что-то тоже осталось…
Ладно по тёплой земле босоножкой идти, а в дождь мало приятного. И ночью ногам холодно…
Но прервать молчание я не успела.
Гортанные голоса, ритмичные удары по металлу, ржание коней и детский смех были слышны издалека.
Не зная, хорошо это или не очень, я посмотрела на Шута, а он довольно ухмыльнулся.
— Кажется, ужин нам сегодня обеспечен, ведьма.
— Почему ты так уверен?
— Домэр у дороги стоит.
— Кто?
— Караван домэров. Никогда не слышала? — Джастер поправил лютню и свёрток с шатром за плечами. — В Сурайе их караваны — обычное дело. Не думал, что они и сюда добираются… Народ такой, всю жизнь по дорогам кочуют. Танцами и пением на жизнь зарабатывают, с ножами и огнём представления устраивают. Ещё коней продают. Или крадут, это кому как повезёт.
— А нам повезёт?
— Коней у нас нет, красть нечего, — усмехнулся он в ответ. — А от общего костра домэры гостей не прогонят. Главное, ты помалкивай, я сам со всем разберусь.
Мне не оставалось ничего другого, как молча кивнуть, гадая про себя, сколько ещё удивительного в мире, о котором я так мало знаю.
После очередного поворота дороги я увидела широкую луговину, на которой полукругом стояли удивительные повозки. Низ повозок был похож на телегу, но вместо невысоких бортов были настоящие стенки и крыша из натянутой на ободья ткани. Но были домики и полностью из дерева. Все повозки ярко разукрашены и разрисованы цветами или разноцветными полосами, точками и разными фигурами. Мужчины и женщины, смуглые и черноволосые, занимались делами вокруг большого костра и не уступали в пестроте нарядов своим удивительным домам. Даже дети одевались ярко и пёстро. Такое впечатление, что я попала в оживший цветущий сад или на какой-то праздник.
Дальше за повозками на берегу протекающего через луговину ручья, щипали сочную траву красивые кони.
Увидев нас, несколько мужчин переглянулись и пошли навстречу. Одеты они были в яркие рубахи, поверх красовались вышитые цветами жилеты, а вот штаны и сапоги у всех были тёмными. А ещё все мужчины носили усы, но без бороды.
— Дэкусаре лачо, — сказал вдруг Джастер, выступая вперёд и слегка склонив голову. — Дозвольте у вашего костра погреться.
Мужчины переглянулись, и один из них обратился к Шуту:
— Сыр тут кхарэн?
— Ман кхарэн Джастер, — с обезоруживающей улыбкой ответил воин. — Ада Янига, травница.
— Откуда язык наш знаешь? — подозрительно смотрел на нас говоривший. — Ты не домэр.
— Друг у меня был из домэров, — спокойно ответил Джастер, поразив меня новой деталью из своей жизни. — Он научил.
— А она почему не знает?
— Так он не с ней дружил, — усмехнулся Шут.
Мужчины переглянулись и засмеялись.
— Мишто явъян! — говоривший широким жестом указал в сторону костра. — Друг домэра — наш друг!
«Я везде за своего сойду…»
— Постой, Дробган, — остановил его другой. — Пусть скажет сначала, знает ли песни наши?
— А как же! — лютня в руках Джастера оказалась быстрее, чем я успела открыть рот от удивления.
Воин же провёл пальцами по струнам, чуть подстроил, и над дорогой зазвенела быстрая и зажигательная мелодия, сразу привлекая к нам внимание всего лагеря.
— Ай, домарэ-э, да пошунэнти, ох, сыр ило мэ на-я-ша-я-дём. Ай, мири миленько, да барвалэндыр, ой, чяёрья мэ да ли чёрдём!
Мужчины переглянулись, посмотрели на меня, а затем дружно подхватили припев. И почти сразу к ним присоединились и женские голоса.
— Ой-ой-ой-ой-ой, да пошунээнти. Ай-ай-ай-ай-ай, со тэ кэрав? Ой-ой-ой-ой-ой, да подпхэнэнти. Ай, сыр про свээто мэ тэ дживав?
Джастер пел дальше, а я невольно краснела под взглядами, какие с улыбками на меня бросали и женщины, и мужчины, окружившие нас. Кто-то из женщин носил пёстрые платки, кто-то — две косы или распущенные по плечам волосы. Одевались они в яркие пышные юбки и блузки. И у всех множество украшений из серебра и камней на руках, шее, в ушах и даже в волосах.