«И пусть, и здорово», — вредно подумала Анжелика, отставляя далеко вбок ногу в тяжелейшем черном ботинке на восемнадцатисантиметровой рифленой подошве. Официантка, украшая тарелками стол, удивленно и грустно посмотрела на Анжеликин ботинок — и отвела взгляд.
Золото листьев под ногами, тихие шорохи, состояние покоя, незаметно перетекшее вместе с Анжеликой в машину. Расслабилась, расползаясь по сиденью, никакие ремни не давили. В отличие от Саши, Рома не настаивал, чтобы она пристегивалась. Ничего не значащие разговоры, расплывчатые, пустые фразы… Но не прошло и пятнадцати минут, как Рома вновь заговорил о своей семье.
— Знаешь, несколько дней назад я совсем было собрался уйти из дома. Собрал вещи. Уже даже знал, куда пойду ночевать и где буду жить, пока не сниму квартиру. И не смог уйти. Жена встала в дверях, глаза испуганные. Огромные. «Я тебя никуда не пущу» и все тут. Я совсем собрался уходить. Не то чтобы мы поссорились или еще что-то. Просто понял, что не могу больше. Проводил тебя, приехал домой и понял, что больше не могу. А она встала в дверях и все тут: «Куда ты собрался? Куда ты уходишь?» Понимаешь, прожить восемь лет с одним человеком… Невозможно вот так сразу уйти.
— Ты все равно уйдешь от нее, — сказала Анжелика. — Не сейчас, конечно.
— Почему?
Иногда он напоминал Анжелике маньяка — вцеплялся в каждую ее незначительную фразу, глаза огнем загорались, выспрашивал все, настаивал, вытягивал из нее какие-то мнения и суждения…
— А ты думаешь, что с ней всю жизнь проживешь? — поинтересовалась Анжелика.
— Я не знаю. Я не могу сейчас решить это. Наверно, мне нужно время. Но почему ты так уверена, что я уйду от нее?
— А ты думаешь, что ваш брак будет продолжаться вечно? Мы уже говорили с тобой на эту тему, — Анжелика вновь примерила на себя интонации работника психологической службы. — Ты будешь подниматься, добиваться чего-то… И ты хочешь, чтобы вот это существо было рядом с тобой, когда ты будешь что-то значить в этой жизни? Я понимаю, что ты ее любишь, но…
— Я ее совершенно не люблю! — запальчиво воскликнул Рома.
Анжелика прокрутила перед внутренним взором запомнившиеся ей глянцевые картинки — фотографии Роминой жены. Эти печальные лошадиные глазки по бокам деформированно-треугольного лица, этот бесформенный, пятном, кровавый рот на серовато-зеленом лице… Гоблин какой-то. Неужели Рома не видит, что внешне его жена — просто урод из циркового шоу? И каким же прекрасным должно быть внутреннее содержание человека, чтобы терпеть такую его внешность, не замечать явной дисгармонии?
— Если ты ее не любишь, ты же должен видеть… — начала Анжелика, но тут же мысленно остановила готовый излиться поток откровений. — Как ты вообще можешь ставить ее на одну ступеньку со мной, например? Как ты можешь сравнивать ее со мной? Она же ничто! Анжелика вдруг представила, как Рома возвращается домой с ИХ свидания, где он только что целовал ее, Анжеликины, безупречные губы, ласкал ее тело, точно выверенное до миллиметра, сделанное часами и часами нудных физических упражнений, — и ложится в постель со своей Катей, угловатой, кривенькой, с невероятно широкими, расплющенными тазовыми костями… треугольник лица острием вниз, треугольник тела острием вверх. Так рисуют дети. Ее передернуло.