— Это я дрался в десятом классе из-за девушки, — продолжал Рома. — Против меня было пятеро. И один из них кастетом пробил мне подбородок. Потом оказалось, что челюсть сломана, но тогда я этого не чувствовал. Отломал от забора штакетину и пошел на всех них. Они как-то сразу начали пятиться. Одному я, правда, штакетиной здорово распорол руку. Там из этой деревяхи гвозди какие-то торчали.
Анжелика поморщилась от обилия физиологических подробностей.
— Девушка, наверное, была очень красивой, — подошла она к истории с другой стороны.
— Наверно, — пожал плечами. — Это была моя первая любовь. Потом она вышла замуж за моего друга.
— А почему не за тебя? Такие вещи не спрашивают, конечно…
— Не знаю, — ответил Рома. — У нас с ней было все, кроме… ну ты понимаешь.
— Не понимаю, — сказала Анжелика.
— Она стала женщиной с моим другом, — пояснил Рома со вздохом. — И вышла за него замуж.
На Анжелику дохнуло провинциальностью, деревней, домостроем. Она постаралась спрятать удивленно-снисходительную улыбку — ну что ж, такое тоже бывает, вот такой человек этот парень, ты с такими не общалась, а он вот такой.
— А ты и она? — спросила Анжелика. — У вас ничего такого не было?
— Ну почему? Мы целовались, — ответил Рома, еще больше утверждая Анжелику во мнении о его непроходимой провинциальности. — Знаешь, я был очень наивный мальчик. Меня так воспитали. Я не мог перейти эту грань.
— А у меня впервые все это было еще в девятом, — сообщила с чувством превосходства Анжелика. — Знаешь, девочки раньше взрослеют. Мой мужчина был старше меня лет на десять.
— Наверно, меня мама так воспитала, — повторил Рома. — Иногда я злюсь на нее за это воспитание. Я хочу воспитать своего сына так, чтобы он знал: можно иметь женщин, и иметь, и иметь, и не обязательно жениться на первой своей женщине.
Анжелика придвинула поближе второй коктейль, осмотрелась по сторонам: кто еще слышит их разговор?
— Естественно, — сказала она, мусоля соломинку. — Нужно же, чтобы было с чем сравнивать.
Рома смотрел на нее с нескрываемым интересом, с восторгом, как на некое подобие совершенства.
— А ты не обиделась, когда твой первый мужчина тебя бросил? — спросил он. — Или ты его бросила?
— Да я уже не помню, — Анжелика поковырялась в осколках памяти; розовые, синие, золотые блестящие стекла; свет солнца отражался в них, разноцветных, ликующих. — Мы оба как-то с самого начала знали, что это ненадолго. Мне было важно, чтобы он научил меня всяким вещам. А ему было хорошо со мной. Так, наверно. Любви там особой не было, это точно.
— Вот видишь! — воскликнул Рома. — А меня мама воспитывала так, что если я с кем пересплю, то должен жениться.
— С ума сойти! — сказала Анжелика. Это было так замшело и темно, и от этого пахло какой-то стариной — сундуками, и пылью, и пожелтевшими книгами.
— Так и случилось, — сказал Рома. — Я женился на своей первой женщине.
— Что, серьезно? — ахнула Анжелика.
— Я со своей женой стал мужчиной, а она со мной — женщиной. Наверно, я был неправ, я сейчас понимаю. Я уже на свадьбе чувствовал, что делаю что-то не то. Но я не мог по-другому.
— Понимаю, — кивнула Анжелика; на самом деле она не понимала ничего, но инстинкт психолога подсказывал: соглашайся, кивай, улыбайся.
— Наверно, не совсем понимаешь, — почувствовал Роман. — Я такой провинциальный мальчик; знаешь, я вырос в деревне, с шестого класса водил трактор… Там все по-другому. Девушки стараются скорее выскочить замуж. В двадцать ты уже считаешься старой девой.
— Ужасно, — ввернула Анжелика. Ее двадцать почили в бозе десятилетие назад; впрочем, она по-прежнему следовала молодежной моде, и никто не давал ей больше двадцати четырех; как в старом фильме с Мерилин Монро: двадцать пять — это уже ужасно; в ее темных, естественного окраса кудрях не было ни единого седого волоска, и Анжелика вполне обоснованно считала, что манера говорить «детским» голосом (когда не произносишь эпохальных фраз) делает ее еще моложе.
— Да нет, просто там все так живут, — сказал Роман. — Если ты встречаешься с девушкой, ходят слухи, что у вас что-то есть, все уже об этом говорят. А если, допустим, твоя девушка забеременеет, а ты на ней не женишься — ты вообще считаешься подлецом. Тебе буквально вслед плюются. А девушку считают шлюхой.
— Не знаю, — сказала Анжелика с сомнением. — Я со своим расписалась, когда ребенку был уже годик.
— А ты не боялась, когда рожала, что он тебя бросит? — осведомился Рома. Он спрашивал очень осторожно, но по каким-то интонациям Анжелика уловила в его голосе чуть ли не осуждение; она немедленно повысила тон.