Впрочем, несмотря на бурно проведённый отпуск, организм функционировал вполне удовлетворительно. По приезде Андрей даже решил бросить курить и значительно ограничил приём алкоголя, лишь в выходные дни, позволяя себе бутылку пива перед сном.
Однако, если бы его вдруг спросили, с какой целью он решил принять такое решение, он не нашёл бы на вопрос ответа. Прокурор то ли в силу характера, или, может быть, в результате особенностей работы, не привык воспринимать жизнь, как игру, всегда стараясь доискиваться до причин не только происходящих событий, но и своих собственных поступков.
Выход из теплицы уже манил к свободе и оставался последний особенно мощный куст. Рука сомкнулась на одеревеневшем стебле, и судорожно сжатые пальцы дёрнули помидорное тело. Рука предательски заскользила, ноги разошлись, в следующую секунду он уже летел, всей своей массой подминая растительность, и, понимая неотвратимое приближение к голове мощной железной поперечной балки, лично приваренной им по весне.
***
Сквозь вязкую дымку возвращалось сознание, в которое, словно из горного разлома врывался свежий морской ветер, прочищая лёгкие. Андрей торопился, увязая в песке, успеть нырнуть в дымящуюся серым туманом открытую дыру прохода.
Но, к его удивлению, из него ему навстречу вышла высокая статная женщина. Пышные пряди золотых волос выбивались тугими кольцами из сложно закрученного на затылке узла, и закутанная в белое фигура переливалась золотом от этих тяжёлых густых волос.
— Радуйся, смертный! — ворвался в сознание голос. Она бесцеремонно рассматривала человека, словно покупая его. Брезгливо кривящийся рот делал молодое прекрасное лицо гадким.
«Словно гадюка», — подумал Андрей. И резко спросил, глядя незнакомке в глаза:
— Надо-то что?!
— Убей его, и спасёшься! — последовал ответ. Женщина резко развернулась, возвращаясь в проход.
— Я расследую убийства и наказываю виновных, мадам! Вам ещё не поздно одуматься! — прокурор автоматически сообщил ей свое решение и удивлённо смотрел, словно со стороны, как серебряные нити прохода увлекают в свою пустоту огромное извивающееся тело змеи.
— Анаконда! — подумал он и шагнул следом…
Голова закружилась, Андрей Дмитриевич резко сел, схватившись за голову руками.
— Ну вот, перегрелся на солнце-то, всё потому, что без кепки… а я говорила! — услышал он родной голос тёщи.
«Не анаконда, кобра ядовитая», — подумал прокурор, поднимая бренное тело с грядки.
— Всё, дамы! Я больше не огородник на сегодня, — категорично сообщил пострадавший на уборке урожая.
— Наташа, где мое пиво? И вообще, мы обедать сегодня будем, или нет?!
========== Глава 34 ==========
День обещал быть жарким.
Тем не менее, Авром не торопился возвратиться к себе в уютный дворик под разросшиеся ветвистые маслины. Он никогда не торопился. Поэтому всегда и везде успевал.
Последний поворот, и Авром оказался на старой площади. Привычно оглядев её, он остолбенел от неожиданности.
Из открытого настежь окна, расположенного на фасаде Храма, спускались по приставной лесенке две невероятно грязные мужские фигуры. Старая лестница шаталась, и Аврому даже показалось, что он слышит её натужный болезненный треск. Между тем, люди спрыгнули, прошлись по карнизу, неторопливо перелезли вниз, очутившись почти у входа.
По разумению наблюдателя, в этот момент святотатцев уже обязаны были схватить охрана и полиция. Появились бы репортеры, и начался невероятный шум. Но на площади стояла обычная утренняя тишина, и даже Ваджих Нусейбе, находящийся практически рядом, никак не реагировал.
Площадь у входа в Храм постепенно заполнялась туристами…
***
Аврома всегда удивляли распри, внутри якобы единой религиозной массы. Только в православном мире церковь делили на Красную и Белую. Выделяли: католиков, протестантов, лютеран, грузинскую и армянскую епархии. В наличии были представлены какие-то секты, ответвления; никониане, адвентисты седьмого дня и многие-многие другие.
Но и на этом не заканчивались странности среди верующих христиан. Некоторые паствы устраивали карнавальные шествия по Иерусалиму; Белые били Красных; эфиопы ненавидели армян…
Самые удивительные события происходили в Великий День христианской Пасхи. Вот тут уже было не до шуток! К Храму заранее стягивались войска, полицию приводили в состояние абсолютной готовности ко всему. Ждали погромов, взрывов, активизации террористов, просто боялись давки и драк!
У этого Храма давно не вспоминали о взаимоотношениях трёх основных мировых религий. Достаточно было разборок внутри своей.
Но был один удивительный предмет, который даже называли «всезамирителем», ибо он устанавливал «статус кво».
Старая лестница, поставленная непонятно когда и неизвестно кем.
Сей деревянный предмет, находился у правого окна второго яруса фасада Храма Гроба Господня. Она появилась минимум двести лет назад у проема, находящегося во владении Армянской апостольской церкви на карнизе, принадлежащем греческой Иерусалимской церкви. Эта старая, сбитая руками неведомого плотника, вещица уже несколько столетий являлась одним из главных символов межконфессиональных разногласий христианства.
Но, после принятия соглашения, удалось установить видимость хрупкого перемирия. Правда, как-то один коптский монах, зачем-то переместил на полметра своё кресло, попав в эфиопское пространство и, как результат, одиннадцать человек попали в реанимацию.
Армяне так подрались с греками, что православные вызвали спецназ.
Но, в принципе, благодаря недвижимой лестнице, сохранялся относительный мир.
И вот, на глазах у Аврома, по этой самой лестнице спустились чужие грязные ноги и чуть не сломали её!
Мир должен был сойти с ума. Но мир молчал.
Двое молодых людей, между тем, прошли мимо, распространяя вокруг резкий запах затхлого болота.
И Авром нарушил традиции, не дойдя до привратника, он развернулся и пошёл за этой странной парой.
***
Ванька, вдохновенно хлюпая кроссовком, наконец, рассмотрел приятеля.
— Земля обетованная, дорогой мой Димон, оказалась сортиром полным нечистот. А ты у нас похож на пугало огородное!
Димыч от этих слов съёжился и виновато опустил глаза.
Иван хихикнул и продолжил:
— А вот я шикарен… И вообще, мне нужны чудесные пейсы и борода.
— Зачем? — не найдя объяснения этому феномену, решился спросить идущий рядом соучастник похода.
— А просто так! — жизнерадостно сообщил хозяин и друг.
— На нас обращают внимание. Это плохо. — Решился Димыч, почему-то снизив тембр голоса до таинственного шёпота.
— Ну, ищи магазинчик. Купим футболки и шорты, как минимум. Катрин скоро приедет, а я как бомж с Курского вокзала. И туалет нужен. Умыться.
Солнце старательно прогревало старые камни. Ребята согрелись и, найдя лавчонку с туристическим хламом, отлично приоделись в одинаковые белые футболки с лаконичной надписью «Люблю Иерусулим».
После чего, созвонившись с авантюрной частью семьи Рихтенгтен, отправились в сторону арабских кварталов — поискать кафе.
***
Выгоревшее до седины небо блестело серебром чаши из Храма Отца, над пустыней оставшейся от Мохенджо-Даро. Места её рождения и счастливого детства.
Она вернулась домой…
Горги замотала голову пеплосом, создав подобие тюрбана, но огненный зной всё равно лился с небес, угнетая и без того загнанное в безысходное состояние сознание. Ветер нёс от пепелища навечно въевшийся запах смерти, но она продолжала спуск с горы, вдыхая эту победную горечь центаврианской безумной прихоти. Она шла к врагу. От врагов…
Успев закрыть проход, девушка испытала ни с чем не сравнимую радость освобождения. Ей впервые, за весь страшный прошедший год, захотелось петь, и она смеялась, всё время представляя, как страшно Старшим, оставшимся в полумраке, напоминающего склеп святилища, спрятанного под двойной кладкой Храма.
Пытаясь отвлечься, Медуза стала вспоминать уроки палестры и наивные вопросы ребёнка: