Выбрать главу

Наталья Алексеевна СУХАНОВА

Художник Д. А. Брюханов

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Малыш спал в дупле большого Дерева, и Дерево разгова­ривало с ним.

— Ю-уппи! Ю-уппи! — поскрипывало Дерево.

И говорило, что вот поднялся большой ветер, он хочет утащить Дерево с собой, но Дерево не должно поддаваться ветру. И вот Дерево упирается всеми своими корнями, а корни у него большие, они лежат глубоко в земле и держатся за нее, за сильную, очень сильную землю. И ветер срывает толь­ко семена, которым и нужно летать, пока они не найдут свое место и не пустят корни в очень большую и очень силь­ную землю. И они будут кормиться от земли и солнца, и защи­щать землю от непогоды, и укрывать ее листьями к холод­ному времени года.

— А вот сейчас,— говорило Дерево,— сейчас идет дождь, его много, его очень много, он нужен и листьям и корням, он будет идти несколько дней, этот большой, хмурый, добрый дождь. Он будет идти несколько дней, но пусть малыш спит, в дупле Дерева все так же сухо и тепло. Пусть малыш спит, пусть крепко и сладко спит.

Малыш не слышал, о чем говорит с ним Дерево, но ему спокойно было спать под шелест его слов.

А потом Дерево перестало говорить. Стоял ясный, теплый день, и Дерево задремало; каждый его листик грелся в сол­нечном свете, и Дерево тихо-тихо само покачивало себя.

Может быть, потому, что Дерево уже не говорило, а может, потому, что даже в дупле стало светло, малыш проснулся. Проснулся и чихнул. Потом еще, и еще, и еще — раз десять чихнул, так что в дупле поднялась старая, прелая пыль, и он попятился, завертелся, пока не выскочил большим, пушис­тым, ярким хвостом вперед из дупла и не повис на передних черных кожистых лапках. Ошеломленный внезапным светом и голосами, он так и висел некоторое время, вертя головой. Он никогда бы и подумать не мог, что свет может быть такой сильный, а голосов так много. Все же висеть было утоми­тельно, и, жмурясь и вздрагивая, малыш начал пятиться вниз по стволу, поглядывая через плечо, далеко ли еще до земли, и, наконец, сорвался с дерева, но успел перевернуться в воздухе и шлепнуться на лапы. Он был еще совсем малень­кий, но почему-то знал, что падать нужно именно так.

Малыш не ударился, однако очутился в невероятной пута­нице кустов и травы, и прошло некоторое время, пока он вылез на ровное, открытое место. Он сел передохнуть и о чем-то подумать, но всего вокруг было так много, что думать он не успевал. Даже подумать, о чем бы подумать, не успе- валось. Что-то мягко и нежно тронуло шерстку у него на за­тылке, и он почесал головой о плечо, а потом черной ловкой лапой поскреб за ухом. Но тут он вспомнил, что все-таки надо ему подумать, но что-то опять пошевелило мягкую, длинную рыжую шерстку на нем и вместе с этим принесло столько запахов, что он и лапу сразу поднял, и сморщился, и чихнул, и упал на бок, и цапнул себя за хвост, и взвизгнул, и запищал.

На ветку прямо над ним села бурая птица и стала хохо­тать как сумасшедшая:

— Ха-ха-ха, чем это ты размазюкал хвост, скажи на ми­лость? О-о, да он у тебя прямо меняется на глазах. В жизни не видала таких чудных хвостов!

Птица хохотала, прыгала и вертелась, но глаз ее все вре­мя, как бы она ни повернулась, смотрел на малыша. И стреко­тала она так быстро и пронзительно, что ничего другого уже не было слышно.

— А лапы-то, лапы! — тараторила птица.

Малыш оглянулся на свой хвост — нормальный, большой, яркий хвост! Поднял перед собой переднюю лапу — обыкно­венная черная лапа, и очень ловкая. И он хотел хлопнуть этой черной ловкой лапой назойливую птицу. Но она уверну­лась, уселась повыше и снова застрекотала:

— Ну и чудище! Ну и урродец! Лапы, как рруки! А хвост?! Хвост я вообще не знаю, на что похож! Я такого хвоста еще не видала!

Тогда малыш пошел прочь от нее. Он то вспоминал, что идет по незнакомым, нехоженным местам, и припадал за кус­тиком к земле, и внюхивался. То скакал на больших зад­них лапах, почти не касаясь земли передними. То шел просто так, и садился, и пытался вспомнить, о чем же ему необхо­димо подумать.

Солнце сквозило в каждой ворсинке. У малыша урчало в животе. Малышу было очень и очень как-то. Он куснул тра­винку. Пожевал. Вкусно.

Несколько раз малыш далеко отходил от Дерева, но воз­вращался. Ему хотелось уходить все дальше, но было жалко оставить Дерево, широкое, теплое Дерево, которое так долго, так уютно баюкало его: ю-уп-пи, ю-уп-пи... Малыш даже за- скулил-заплакал, не зная, на что решиться. А потом поду­мал: у Дерева ноги глубоко в земле, чтобы оно никуда не уходило. А у него ноги все снаружи, на земле, чтобы можно было далеко и легко бегать. Каждый должен слушаться своих ног.