— Ты видишь,— сказал он Дереву,— у нас разные ноги.
Поэтому ты побудь здесь, а я обязательно к тебе приду. Я мир хочу посмотреть.
И он побежал-поскакал по лесу. Но бежал не один. Высоко в небе, подпрыгивая так же, как и он, за ним бежало солнце. А пониже — в ветвях и над ветвями — летела та бурая болтливая и насмешливая птица. И успевала трещать на лету:
— Куда это он помчался от своего Деррева, этот зверрь, этот несмышленыш? Вы слышали, он мирр хочет посмотреть! А ты хоть знаешь, что такое мирр? Ты знаешь хотя бы, что такое ты сам, сколько тебе лет?
— Лет? — удивился малыш.— Что такое — лет?
— Сколько ты живешь на свете? Когда ты появился?
— Появился? — еще больше удивился малыш.— Я был всегда.
Птица даже закувыркалась от смеха:
— Он был всегда! Почему же тогда я, Каррамба, не знала тебя?
— Я тебя тоже не знал,— пробурчал малыш и попытался удрать от птицы.
Но она его догнала, замелькала перед самым носом и прокричала :
— Если ты был всегда, ты должен все на свете знать. Ну-ка скажи, почему бывает солнце и почему бывает дождь?
Ну, это-то был совсем простой вопрос. Малыш даже останавливаться не стал, ответил на бегу:
— Солнце бывает потому, что надо же нам видеть. Как бы мы жили, если бы ничего не видно было? А дождь бывает потому, что он нужен и листьям и корням.
Птица, которая делала вид, что она старше — а может, и правда была старше, только вырасти не смогла, оттого, наверное, что много болтала,— на некоторое время замолчала. Думала, быть может, на чем еще поймать малыша. Потом крикнула:
— А откуда бывают сны? Может, и это ты знаешь?
Это уже вопрос потруднее. Надо было вспомнить и подумать, Поэтому малыш остановился и сел.
— Ну так,— сказал он,— Я сплю, а сны приходят.
— Чем же ты их видишь? Ведь глаза-то закррыты!
— Глазами видят, когда светло,— сказал малыш строго.— А сны хорошо видно в темноте. Поэтому еще и глаза закрывают.
Он поднялся и, посмотрев снисходительно через плечо на птицу, побежал дальше. Но птица крикнула:
— Может, ты и снов-то не видишь! Кто может доказать, что ты видишь сны? Кто-нибудь еще, крроме тебя, твои сны видел?
— Дерево видело,— сказал больше себе, чем птице, малыш и опять вспомнил, как качало его Дерево — ю-уп-пи, ю-уп-пи — и снились им всякие радости, всякие запахи и прикосновения.
Очень интересный мир был вокруг него — пестро-узорчатый. Не такой цветастый, как его хвост, но гораздо узорчатеє. Узорчатый для глаз, для носа и для ушей.
Малыш остановился, чтобы получше разобраться в этом узоре. Он нюхал, и смотрел, и слушал — а узор все время менялся. И вдруг малыш понял, что пестрое пятно перед ним не смещается, когда ветер качает стволы и ветви, и не смещается запах этого пятна. И тогда он заметил среди золотистой этой пестроты темный ласковый глаз, и светлое стоячее ухо, и темный нос. Существо было так ласково и так похоже на листву и ветви, что малышу показалось — это его Дерево пришло вслед за ним. Он удивился и уселся на задние лапы, а передние скрестил перед собой так забавно, что существо тихо-тихо, почти беззвучно засмеялось — совсем как Дерево смеется, шелестя листвой.
— Ты — Дерево? — спросил малыш.
— Нет. Я — Рапида, из славного рода антилоп. А ты кто? Как зовут тебя?
— Я?.. Меня? — растерялся малыш и даже оглянулся, не прилетела ли уже птица Карамба и не станет ли она смеяться над ним.— А откуда ты знаешь, как зовут тебя? — осторожно спросил он.
— Мне говорила моя мама.
— Мама? Что такое мама?
Послышался смех, удивленный и грустный — ничуть не обидный.
— Ты не знаешь, что такое мама? Она сначала носит тебя в себе, а когда уже не носит, то укрывает и защищает.
— А-а, знаю! — обрадовался малыш.— Моя мама — Дерево, большое, красивое Дерево. Я спал у него в дупле, и оно укрывало и защищало меня.
Он и не заметил, что бурая птица Карамба уже прилетела и слушает их.
— Ой, не могу! — закричала и захихикала она.— Так, пожалуй, я скажу, что моя мама — гнездо из веток, или эта почтенная антилопа скажет, что ее мама — укрромное местечко в чащобе!
Антилопе, видно, не понравилась громкая птица, и она, бесшумно переступая, не спеша двинулась прочь. Малышу не хотелось, чтобы она уходила, такая красивая, и он подумал, не обиделась ли Рапида за что-нибудь на него. Может быть, за то, что он так и не ответил ей, как его зовут? «Ю-уп-пи, ю-уп-пи»,— вспомнил малыш и крикнул поспешно:
— Юппи! Меня зовут Юппи!
— Юппи? Красивое имя,— тихо отозвалась Рапида,