— Ты еще и смеешься! А сколько раз после этого мы виделись с тобой?
— И каждый рраз тебе было что-нибудь нужно от мудррой Карра мбы! О тех же несчастных зверрях из песенки ты и думать забыл!
— Не забыл! Неправда! Иначе бы я не искал Красную книгу! И ты это знаешь прекрасно! Нет, Карамба, так не пойдет! Отвечай, почему, если ты мне друг, ты спела только первую, грустную, часть песни?
— Ну, хоррошо, я отвечу! — сказала насмешливая птица.— Я ведь, как ты знаешь, много положила трруда на твое воспитание и обрразование, поскольку ты сиррота и беспрри- зоррник! Так вот, как опытный, оччень опытный воспитатель, я знаю, что прросто нрравоучения и нотации в одно ухо влетают, а в дрругое вылетают. Мой прринцип — учить на прри- мерре, или, иначе говоря, на собственной шкурре: потому что уж если что запомнила шкурра, мой наивный дрруг, со шкуррой только и уничтожится. Я думаю, теперь-то уж ты запомнишь, как врредно не дослушивать до конца, не досмат- рривать до конца, не додумывать до конца. А поччему? Да-да, это я тебя спррашиваю, отвечай)
— Наверно, потому, что в конце может быть что-нибудь, чего не было в начале, да?
— В конце может быть даже ответ — сказала задумчиво Карамба.— Или новый вопррос.
— В конце,— сказал радостно Юппн,— может быть что- нибудь радостное и прекрасное.
— Ну что же,— холодно сказала Карамба,— уррок усвоен. А теперрь, неблагодаррный, я улетаю, и не жди меня об- рратно.
И она улетела.
Долго ворочался и вздыхал в тот вечер Юппи.
— Ну, Юппи, так я не смогу заснуть,— говорил Эрик.— Спи, и, может быть, нам опять приснится твоя страна.
И действительно, когда они наконец заснули, они оказались на большой площади в центре города той страны. Они сразу угадали, что это центр города. Возможно, потому, что ведь такие большие, такие круглые площади бывают только в центре. В самой середине большой круглой площади была большая клумба, и на ней огромный, в двенадцать лепестков, цветок. Каждый лепесток был другого цвета, но словно бы неживого, тусклого. Живой же цвет был только у одного лепестка — белого. Этот белый цвет был не одинаков, а менялся от основания к бахроме, так что лепесток был радужно-белый, полосчато-переливающийся.
Они смотрели на этот цветок, ничего не понимая.
— Карамба, мудрая птица,— сказал Юппи,— как жаль, что тебя здесь нет.
Но ведь это не ее, а его была страна, и именно он обязан был припомнить и понять. Он даже повизгивал от напряжения, но ничего не вспоминалось.
— Юппи, ты здесь? — вдруг выкрикнул, хватаясь за него, Эрик.— Может, ты, как осьминог, выпускаешь из себя призраков?
Юппи оглянулся и замер. Пять точно таких же, как он, существ вышли на площадь. Только у Юппи тело было светло- коричневое, с темными полосами, эти же были синий, зеленый, желтый, розовый и красный. А хвосты были цветастые, как у него, только быстрее меняли цвет.
— Совсем, как ты, просто... юппиты,— прошептал Эрик и попросил: — Скажи им, что мы с Земли.
Юппи откашлялся, отфыркнулся и сказал, сначала тихо, потом громче:
— Мы с Земли!
Но никто не обернулся на его голос.
И тогда крикнул Эрик:
— Эй, мы с Земли!
Тоже никто не обернулся.
Смотреть на этих существ было презабавно: они ведь не бегали, как, скажем, собаки или львы, и не ходили, как люди,— они прыгали на задних лапах...
— Как кенгуру! — прошептал Эрик.
Юппи тоже мог бы так передвигаться — наверное, было бы даже удобнее, но он не привык, он только когда спешил или чего-нибудь опасался, так прыгал.
В то время как Юппи думал об этом, один из юппитов... проскочил прямо сквозь Эрика. При этом ни Эрик не изменился нимало, ни юппит.
— Это же сон! — подумал вслух Юппи.
И вдруг какой-то фиолетовый малыш проскочил сквозь него, и хоть это был сон, Юппи все же икнул от неожиданности.
— Смотри, смотри! — сказал в это время Эрик.
Белый лепесток цветка стал ровного, одинакового — раскаленного — цвета. Даже смотреть на него было трудно. Юппи поглядел на небо, где два солнца светили так ярко, что взгляд сам собой опускался к площади, выложенной разноцветными плитами.
— О чем ты сейчас подумал? — спросил пытливо Эрик.
— О чем? — переспросил Юппи. Он не удивлялся, что Эрик понимает его, что они могут разговаривать — во сне всегда так было.— Ну, кажется, о том, что жарко и ярко, так