Когда же заговорил, то огорчил маму и близких. Он сказал им, что два солнца в их небе — это прекрасно, но если бы эти два солнца хоть когда-нибудь уходили с неба, юппиты знали бы,что в мире, кроме их планеты Юппии и их собственных солнц, есть другие солнца. Они далеко-далеко и поэтому кажутся белыми точками, и увидеть их можно только из глубоких пещер или колодцев. Они кажутся совсем крошечными, но на самом деле так же велики, как юппианские солнца, и возле них, возможно, тоже есть планеты, и там живут существа, может быть, такие же, как юппиты, а может, совсем другие.
— Ты сошел с ума от долгой темноты и одиночества,— сказали мама и сестра.— Никому не говори, не повторяй этого. Лучше дома сиди, чтобы никто не видел твоих мыслей.
Но мальчик-юппит соскучился по своей Юппии и не собирался и дальше сидеть взаперти. Он вприпрыжку ходил по улицам, и все оборачивались на его хвост и говорили:
— Что с ним случилось?
— У него мозги свихнулись от темноты и одиночества!
— Он мелет своим хвостом сущую несуразицу!
— Безумный! Он клевещет на солнца — будто они скрывают от нас истину!
— Представляете, он считает, что в темноте больше увидишь, чем в ярком свете!
А другие просто смеялись над его рассказами.
Но мысли, как семена,— кажется, что они умерли или навсегда уснули, а час приходит, и они прорастают и разрастаются. И вот находились такие, которые, как ни тяжело это любому юппиту, спускались в колодцы и шахты, в пещеры и расщелины. Многие говорили потом, что ничего не видели, и так оно, наверное, и было. Зато кое-кто говорил, что в самом деле видел черное небо и на нем звезды.
И начались исследования. И возникли теории, которые проверялись и подтверждались. И настало время, когда мальчик-юппит стал знаменитостью.
А Юппи прославился на Земле. Его фотографии обошли мир. О Юппи снимали фильмы. О нем писали статьи. Его знали по имени во всех странах. Но чем больше делался знаменит Юппи, тем печальнее становился. Ведь такая слава означала, что он безнадежно одинок, хотя это было очень странно. Он бы отдал всю свою славу только за то, чтобы встретить хоть одного родича.
Карамба негодовала.
— Как подумаешь, от чего только зависит слава! — говорила она удивленно.— Появилось существо, настолько дикое, что нет никого, даже напоминающего его, и вот ужо слава!
Мой же ррод так умен, что заполнил весь свет,— и, крроме рругани и насмешек,— ничего тебе! Ни ум, ни жизнеспособность ничего не значат по срравнению с цветным хвостом!
Когда в очередной раз приехали корреспонденты снимать Юппи, Карамба уселась напротив и на все голоса, нежные и пронзительные, грубые и тонкие, повторяла:
— Прредикат! Веррсификация! Онтология! Субъективизм! Кто я? Кто ты? Кто я? Кто ты? Кто мы? Откуда? Кто ты? Откуда?
— Посмотрите, послушайте, какая интересная птица! — закричали люди из съемочной группы самому главному.
Но тот послушал и сказал:
— Нет, эта птица неинтересна! Она слишком долго общалась с людьми и выучила несколько фраз, ничего в них не понимая! У нее нет, как это говорится, за душой ничего своего!
Карамба обиделась и, может быть, для того, чтобы доказать, что у нее есть за душой свое, а может, чтобы утешиться, свила гнездо и высидела четырех веселых птенцов.
Сначала мама и птенцы были неразлучны, но чем старше они становились, тем чаще покидали маму, чтобы разведать что-нибудь новенькое. Карамбу это не огорчало.
— Я и сама, честно сказать, недолго оставалась возле мамы — философствовала она.— Это не означает, однако, думаю я, что мы лишены любви к рродителям. Мы к ним не прривязаны — вот это точнее будет сказано. И как это меррзко звучит — прривязанностъ! Воистину у птиц любовь — это нечто дрругое. И учти, мой доррогой дрруг (это она уже говорила Юппи), если я так долго живу вблизи от тебя, это совсем не значит, что я к тебе прривязана. Я бы уже давно отпрра- вилась в какое-нибудь увлекательное путешествие, если бы ты не пугал меня своим одиночеством.
— А разве ты не почувствуешь одиночества, когда четыре твоих птенца навсегда покинут тебя?
— Нет, я почувствую себя так, словно полетела на все четыре стороныI
Юппи-то уж никак не мог полететь на все четыре стороны.Вместо этого он решил сходить к Дереву — может быть, Дерево, если возле него уснуть, расскажет ему, откуда он взялся в его дупле. Но Дерева уже не было. Вместо него Юппи увидел большую зарастающую травой яму. «Может быть, его вырвала буря,— подумал Юппи.— Может, оно само собралось с силами, выдернуло корни и ушло по свету искать меня?» Однако кого он ни спрашивал, не видели ли шагающего Дерева, все смеялись над ним. А он готов был расплакаться.