— Э, ты не слишком много вылакал? — говорил он, поглядывая в его сторону.— Всем поровну, а мне больше всех!
В это время у ворот остановилась крытая машина. Двое парней, в высоких сапогах, в рукавицах, с ломиками в руках, шли от машины и улыбались. Они улыбались, и, казалось, можно бы не беспокоиться, но внутри у Юппи похолодело. Он заворчал предостерегающе, и в тот же миг щенята кинулись в шаткую, неумело сколоченную ребятишками двора конуру. Медленно пятясь, чтобы не подумали, что он так уж боится, отступил в конуру и Юппи..
— Спасайся! — раздался крик Карамбы.— Недобррые люди! Недобррые!
Юппи надеялся, что парни пройдут мимо конуры, но они направились прямо к ней.
— Не надо! — заплакала девочка.— Дяденьки, не надо!
Но парень просунул руку в конуру и нащупал одного щенка. Юппи думал, что щенок укусит руку, но он только скулил.
— Не надо! — плакала девочка.
А Карамба кричала все пронзительнее. И хотя это было хорошо, что она так волновалась за Юппи и щенят, но лучше бы она замолчала — под ее пронзительный крик Юппи никак не мог сообразить, что делать.
Запихнув щенка в мешок, парень опять просунул в отверстие руку, пошарил в конуре, чуть не задел Юппи и ухватил второго щенка. У Юппи уже не было времени подумать как
следует. Что бы ни говорило в нем, больше он не мог противиться этому голосу. Когтями, которые стали вдруг длинными, зубами, которые стали вдруг острыми, он вцепился парню в руку, так что тот вскрикнул и выпустил щенка.
II тут же Юппи бросился прочь. Последнее, что он успел еще увидеть,— это щенок, выскочивший из мешка и удирающий в другую сторону. Последнее, что он слышал,— крик девочки: «Быстрее! Быстрее! Убегайте! Бегите!»; крик Караибы, которая кричала всеми известными ей голосами: «Ско- ррей! Скоррей!»; шум машины сзади, крики парней: «Не стреляйте! Хвост испортите!», а потом какие-то хлопки и треск. И все. Весь его ум и все его чувства ушли в ноги, которые несли Юппи быстро, как никогда. Сначала под ногами было твердо, потом мягко и пыльно, потом пошли вперемежку корни и камни. Наконец вдруг стало тихо, только что-то очень стучало, прямо-таки ухало, что-то свистело и пыхтело в этой тишине. Не сразу Юппи сообразил, что слышит свое сердце и свое дыхание, что он в большом дремучем лесу. А когда сообразил, влез поскорее на дерево, охватил большую ветку, распростерся на ней и долго не мог отдышаться.
В этом лесу и стал жить Юппи. Карамба снова была с ним. И свежий лес был вокруг. И еды сколько угодно. Но что- то мучило Юппи.
Он не мог вернуться к девочке. И не потому, что боялся собачников. Его тоска по девочке была сильнее страха. Но все-таки вернуться он не мог. Он думал: если бы на девочку кто-нибудь набросился, он защищал бы ее из последних сил — она же только плакала. Юппи не винил ее, но вернуться к ней уже бы не смог. Он вспоминал ее ласковые руки — и это было так хорошо! Но тут же он вспоминал, как стояла она в стороне, в то время как парень запихивал в мешок белого щенка, и это было очень плохо. Но когда сразу и хорошо и плохо — от этого как-то совсем плохо, так что собственный хвост становится обвислым и серым.
Юппи тосковал о Дереве: заснуть бы снова под его нежную песню в теплом, сухом дупле... Но что, если точно так
как его, баюкает Дерево холодную, скользкую Змею? Нет-нет, думал Юшш, у Дерева же нет ни рук, ни когтей, оно не может прогнать, оно может только медленно выживать из дупла, и оно, конечно, уже выжило Змею с длинной-предлинной шеей, с длинным-предлинным взглядом. Но что же он скажет Дереву, когда придет? Что он узнал за это время? Сказать, что его хотели убить, а ему теперь скучно жить,— нет уж, это стыдно. Кто знает почему, но стыдно быть таким безрадостным.
Юшш стал тощим и облезлым, и хвост его побледнел.
— Ешь! Ты должен побольше есть! — твердила ему Кара мба, и в глазах ее была не то жалость, не то отвращение.— Чтобы выррасти, надо побольше есть!
— Я вырасту, а шкура останется такая же. Что ей тогда, лопаться? — возражал Юппи не потому, что так думал, а просто чтобы не есть, а разговаривать.
— Ну, конечно! — сердилась Карамба.— Шкурра твоя глупее тебя — как же! Не слишком ли ты высокого мнения о себе и низкого о своей шкурре? Ешь, а то уже некому будет узнать, кто ты есть! Нужно есть, чтобы узнать, кто ты есть. Ха! Ха! Ха! Ха! Это называется каламбурр!
По-прежнему ли хотел знать Юппи, кто он? Хотел, наверное. Но что-то еще хотел он знать. Только не мог понять— что.
Однажды, понуро бредя по лесу, услышал Юппи знакомый свист.
— О-о, ссстарый зззнакомый, какая всстреча! — сказала Змея, рассеянно на него глядя.