Подошёл Изоха в плотную к лесной красавице... А глаза у неё синие-синие как васильки во ржи, брови соболиные, губы - что спелая малина. Опять заныло что-то там, куда насмерть пуля бьет. Душа, наверное.
Вот вроде нечисть болотная, а столько простоты в ней, наивности, в глазах ни стыда ни лукавства ни капли нет, и руками не закрывается, верно как и не знает вовсе, стыда то. Страх чуть-чуть плещется, детский такой, и... надежда?
Сам не зная почему, вдруг спросил Изоха, наверное, голосок её услыхать захотелось, "А почему тебя Ксенией назвали, девица?"
А голосок у неё и правда, как бубенчик серебренный.
"Аксения, по-вашему, моё имя будет. Это значит чужой или от чужого. Мой отец был не званым гостем в лесу.... А ты был зван сюда, по тому живым из леса выйдешь. Только беги тем берегом через болото, не утопнешь, беги человече, плохо тут, а ты хороший, меня обидеть не хочешь, и похоть свою усмиряешь. Добрый ты человек, не место тебе тут."
А сама так глядит синими глазищами, что потерял Изоха не только сердце, но и разум вовсе. Сам не понял, как обхватили руки стан девичий, легонько, чтоб не напугать, провел по волосам шёлковым, спины коснулся, и ниже, да как от углей раскаленных руку отдернул, совсем помешался, захотелось схватить крепко, и слиться прямо здесь с ней, благо что и лед начал таять, освобождая бедра девушки.
Совладал с собой усилием воли закаленной, только сорвал поцелуй с губ малиновых, и бросился бежать к другому берегу без оглядки. Лед под ним потрескивает, позади тоже слышно, как Ксения на лед выбралась, и тоже к берегу бежит. Несколько шагов осталось до сухого места, вдруг исчез под ним лёд, как и не было - это нечистый на том берегу увидал, что Апанас совсем в другую сторону бежит, и бросился за ним вдогонку. Едва нечистый на лёд ступил, как тот в миг растаял, ибо не только страсть жар вызывает, но и злоба тоже. А у нечистого и того, и другого сейчас в избытке. Окунулся Изоха с головой, нахлебался водички от неожиданности, к счастью не глубокое озерцо оказалось, кое-как выбрался на бережок.
Как бежал через ельник, болото, потом снова через ельник, Апанас не помнил, может и кругами бегал, откуда только силы взялись?!
Опомнился отставной солдат на опушке, лёжа ничком в траве, раскрыл ладонь - в руке кольцо зажато, камушки в нем, как глаза Ксении. Ах девка... Кольцо подарила, а сердце украла...
Где-то в далеке попел петух.
Изоха вздохнул с облегчением. Осмотрелся, всё родное вокруг, трава, деревья, всё настоящее.
Курить захотелось отчаянно, сунул руку за пазуху, там тряпица, развернул - серьги драгоценные поблёскивают. Стоял Апанас Изоха, таращился на неслыханное богатство, то-ли сон то-ли явь.
Услыхал журчание ручья, пошёл на звук, наклонился и долго пил студёную воду. Стал, было подниматься и замер.... Из чистой воды ручья на него смотрело совершенно другое лицо. Почти молодое, ни шрама, ни сединки в щетине небритой. Только морщинки у глаз остались!. Волосы русые как в 20 лет. Поднялся, потянулся Изоха и в теле чувствуется прежняя сила. Быка Изоха кулаком сваливал. "Вот и нашёл я то, чего желал всего на свете больше, молодость свою, и любовь ненаглядную, а ты нечистый, стало быть, с носом остался" - подумал про себя солдат и отправился потихоньку, дальние пути не выбирая, рассудив что серьезное дело лишь на свежую голову думать надобно, а что может быть серьезнее для мужика, чем женитьба?
День шёл Изоха, к вечеру догнал его крестьянин на телеге, груженной свежескошенным сеном.
- А ну, посторонись ка служивый!.
- А доброго здоровьичка тебе батя, сыновей работящих да плодовитых и внуков крепких! Добрый человек, табачок уважаешь? Закуривай!
- Куришь стало быть? Ну садись на телегу. Быстрее проедем. Ты то как тута очутился?.. А ты смотрю, издалека идёшь, ночевать - то здесь ни как нельзя. Парень ты крепкий... А сейчас покос, можешь у нас в деревне остановиться сыт будешь, да и с покосом поможешь. Не подросли сыновья-то ишшо. Старшему только семь годков сравнялось. Не хорошее здесь место, парень, ох нехорошее. Зато луга знатные, косить то одна отрада! Но стога не ставим тут, ну его, скосить, просушить-ворошить, да вывести скорее. Я вот один с деревни не боюсь тут покос делать, но все равно, побыстрее бы справиться...
- А чем место нехорошее, добрый человек?
- Да нечисть водится, она хе-хе конечно, везде водится, но тут испокон веков её, нечисти, места родимые. То девку спортят, то парню голову русалка закружит, то оборотни сманят. Шалят, одним словом. Тама, в лесу том, капище языческое было, больш-о-о-е. Даже говорят, людей там убивали, для жертв богам старым, да и теперь вольготно нечисть всякая себя чувствует, нежить.
Крестьянин с чувством сплюнул в сторону, и продолжил:
- Вот если бы-бы не отец Серафим, совсем мы тут пропали бы.
У Апанаса был свой интерес, в том что связано с местным населением, а мужик был и так рад возможности поговорить, охотно рассказывал о священнике, который мог совладать с любой нечистью, о чудесах, что творятся в диком лесу. Изоха слушал его в пол уха, но все важное на ус мотая, да всё не шла из головы синеокая Аксения.
На предложение задержаться в деревне откликнулся с радостью, молодое тело хотело трудится, так что косой помахать за счастье было.
День, другой проходит, гостит солдат в у мужика, свояком назвался, чтоб вопросов меньше, с покосом помогает, печь переложил, забор сладил. День ещё ничего проходит, а ночью едва закроет глаза, видит её, Аксенею, во сне, да что во сне, наяву лишь только глаза закроет так и видит. Прям, белый свет солдату немил.
Жена то у крестьянина тоже не дура, поняла откуда человек вышел, ну и может догадалась, что с ним творится, а может лишний раз проверить решила, только привела она однажды по утру сухонького старичка в монашеской рясе. Лицо у монаха чистое, глаза аж светятся добротой и участием, прямо в душу заглядывает. Отцом Серафимом представился.
Чинно отобедали, а потом пошел отец Серафим на двор, да Апанаса с собой манит.
- Что, присушила тебя девка?
- Присушила, батюшка, только не девка она...
- Девка, служивый, девка... бабку ее, тоже красавицей писаной была, нечисть сманила, та ведьмою стала, да и жить там осталась, а кольцо то, что ты на шнурке рядом с крестом носишь, железное человеческое. Его нечисть надеть не может. Сама подарила?
- Видать сама... силой я ничего не брал. В душу она мне запала. Только не помню, как выбирался.
- Может и хорошо, что не помнишь, а то гляди и умом бы повредился... А служивый - туда путь держать надумал? Тебя грусть тоска гонит. Никак решил в дикий лес податься?
Изоха только глянул на монаха тяжело. А что говорить то? Хоть к черту в пекло готов идти за ней, только-бы кто дорогу показал, уж е раз по очам в лес хаживал, только сколько не бродил - выводит его леший к утру обратно на дорогу, хоть ты тресни! Только зря вымотает по лесу.