– А кто тебе сказал, что ты будешь ими заниматься? Все сделаю я. А от тебя требуется только долевое участие.
– Это как? – не поняла Нина.
– А так, – стала пояснять Титова. – Мы с тобой скидываемся по двадцать пять тысяч долларов, то есть по пятьдесят процентов от ее нынешней стоимости, потом я продаю эту квартиру за сто двадцать четыре тысячи и возвращаю тебе шестьдесят две тысячи баксов. Тридцать семь тысяч чистой прибыли! И ты купишь себе шикарную квартиру.
– А разве это возможно? – не очень уверенно спросила Нина. Что-то ее насторожило.
– Конечно! Именно таким способом умные люди сколачивают себе состояние.
Нине в одинаковой степени не хотелось расставаться с деньгами и жить у мамы. Но Титова продолжала ее уговаривать:
– Ты ничем не рискуешь. Если бы я не была до конца уверена, что смогу продать эту квартиру более чем вдвое дороже, то не стала бы заниматься этим делом. Меня удивляет твоя нерешительность. Что тебя смущает?
Оказалось, Нину ничего не смущает, просто ей не хватает терпения.
– Ну, моя дорогая! – нравоучительным тоном сказала Титова. – Если хочешь жить в достойных условиях, то надо научиться терпению. Конечно, можно наплевать на все и купить какую-нибудь вшивую квартиру в «спальном» районе, в стандартной многоэтажке с грязными подъездами и заплеванным лифтом. Потом будешь жалеть и локти кусать, да поздно будет.
Это был сильный аргумент, и Нина сдалась.
– Хорошо, – ответила она. – Я согласна.
– Вот и замечательно. Тогда не тяни и сегодня же привези мне в банк деньги. Чем быстрее мы купим эту квартиру, тем быстрее продадим и разбогатеем.
Нина привезла деньги к обеду. Передавая пачки долларов, она обратила внимание, что Титова не стала пересчитывать купюры и сразу закинула их в сейф. «А меня заставляла пересчитывать!» – подумала она.
– Завтра добавлю свою половину и передам хозяину квартиры, – сказала она. – И тогда можно будет идти к нотариусу.
Нина хотела спросить, достаточно ли хорошо знает она хозяина квартиры, но тут ей на ум пришла мысль, что не помешало бы взять у Титовой расписку. Но как это сделать тактичнее? Просить расписку – значит, выказывать свое недоверие. А как Титова отреагирует на это? Ей будет неприятно, что Нина, для которой она сделала столько хорошего, подозревает ее в нечестности. Но почему Титова сама не предложила Нине расписку? Может быть, забыла?
Нина мялась, подыскивая нужные слова, но так и не подыскала. К тому же Титова говорила без умолку, проглатывая окончания слов и обрывая предложения, и, чтобы ее понять, Нине приходилось напряженно прислушиваться и разгадывать мысли Титовой словно ребусы. Как-то незаметно обе женщины подошли к дверям. Титова протянула руку:
– Так что, Ниночка, наберитесь терпения. Я буду регулярно звонить вам и ставить в известность о том, как идут дела.
Они расстались. Нина шла к станции метро с тяжелым чувством. Мысль, что ей придется еще неопределенное время жить в одной квартире с отчимом, была невыносимой, и Нина невольно замедлила шаги перед лестницей, ведущей в метро, а потом и вовсе остановилась. Она купила банку пива и, несмотря на мороз, долго стояла с ней у парапета.
Глава 8
Титова не могла себя понять. В ней словно соединились две женщины: одна честная и добросовестная, а вторая – хитрая и лживая. И каждая по-своему распоряжалась телом Титовой и диктовала ей, как поступить. Иногда лживая половинка замирала и становилась незаметной. Казалось, что она лишь наблюдает за поведением своей конкурентки и при этом снисходительно хихикает да подзуживает. Как смешно – Титова вдруг со всех ног побежала в жилищно-эксплуатационную контору Министерства химической промышленности, на балансе которого стоит дом с чердачным помещением. Ах, сколько праведной решимости в ее глазах! Ах, какая самоотверженность в движениях. А неутолимая жажда осчастливить Кораблина и приватизировать для него чердак просто хлещет через край! Видел бы эту стремительную поступь Кораблин – прослезился бы от умиления. Что с тобой, голубушка? Ты стала филантропом? Или решила добрыми делами очистить душу от старых грехов?
Но Титова, казалось, не замечала язвительной самоиронии, которая сидела в душе подобно ежику. Она влетела в контору, без очереди ворвалась в кабинет главного инженера, затем кинулась к начальнику, затем снова к главному инженеру. Она требовала, чтобы ей дали разрешение на приватизацию чердака, просила, умоляла, угрожала, но все было тщетно. Перед ней веером раскладывали приказы и распоряжения, тыкали пальцем в строки закона, объясняли терпеливо и последовательно, что приватизировать чердак в жилом доме на Комсомольском проспекте невозможно, что это исключено, это просто невыполнимо, и нет на свете такой взятки и такого телефонного звонка, которые бы смогли решить эту проблему.
Нельзя сказать, что Титова была убита отказом. И хотя она почувствовала себя обессилевшей, когда вышла из ЖЭКа, ее переполняло чувство выполненного долга. Хитрая и лживая женщина, сидящая в ее раздвоенной душе, сказала уставшей конкурентке: все, милая, побесилась, и хватит. Уступай место. Теперь моя очередь.
Вернувшись домой, Титова разложила на столе, словно пасьянс, пачки стодолларовых купюр. Двадцать тысяч дал Кораблин – на приватизацию и реконструкцию чердака. Еще девятнадцать он дал в долг. Двадцать пять тысяч дала Сычева... Итого шестьдесят четыре тысячи долларов. Неплохо. Но самое интересное, что Титова никому не выкручивала руки, никого не грабила, не пытала. Люди дали ей эти деньги добровольно, сами, без какого-либо давления со стороны... Как приятно перебирать руками эти серо-зеленые бумажки! Как они шелестят, и этот нежный звук упоительно волнует душу! Нет-нет, Титова не воровка! И не мошенница! Ведь сегодня она битых три часа провела в ЖЭКе, пытаясь разрушить глухую стену бюрократических преград. И никто и никогда не посмеет упрекнуть ее в том, что она не захотела работать, умышленно уклонилась от взятых обязательств.
Да, это так. Но не стоит торопиться возвращать деньги Кораблину. Какая разница, где они будут лежать? У него в сейфе или за кипами постельного белья в шкафу Титовой? Что с ними сделается? Плесенью не покроются, из оборота не выйдут. Только вырастут в цене, как антиквариат. А там, смотришь, поменяется власть в ЖЭКе, на должность начальника придет более сговорчивый мужик, и приватизирует Титова этот чердак, никуда он не денется.
Она лгала самой себе, что делала давно и небезуспешно, и давно привыкла к такому странному общению со своей душой. Это была своеобразная защита, оправдание, которое проходило в некоем виртуальном суде. Достаточно Титовой было мысленно произнести что-то вроде: «А кто его знает, что будет в будущем? Может, я в самом деле смогу приватизировать этот чердак!» – и с души ее сваливался камень любого размера и любой массы. Таким же способом она вычистила все темные пятна отношений с Сычевой («А вдруг я в самом деле куплю квартиру, которую потом можно будет продать втридорога!») и определилась с долгом Кораблину («Когда он давал мне в долг, то не ставил условий, как скоро я должна вернуть деньги. Значит, долг можно не возвращать и год, и два, и пять лет»).
Титова едва успела сгрести со стола все пачки, уложить их в полиэтиленовый мешок и закинуть в платяной шкаф, как в дверь квартиры позвонили. «Может, Валька пожаловала?» – подумала Титова, старательно прикрывая пакет стопкой простыней. Она знала дурную Валькину привычку копаться в ее шкафах и опасалась, что та нечаянно найдет баксы. Тогда придется делиться.
– Сейчас! – крикнула Титова, когда в дверь снова позвонили – требовательно и настойчиво.
Она плотно закрыла дверцу шкафа, внимательно осмотрела комнату – не оставила ли каких-нибудь улик – и подошла к двери. Глянула в «глазок» и обомлела. У порога стоял Рюмин, водитель Стукова. Как она опрометчиво поступила, когда крикнула «сейчас!». Если Стуков прислал за ней водителя, значит, что-то его стало беспокоить. Титова в который раз удивилась необыкновенной интуиции своего шефа. Иной раз ей даже казалось, что он читает ее мысли. Ушлый мужик!