— Вот е-ще, неж-нос-ти! — залопотали на разные голоса выводимые буквы. — Об-слю-ня-ви-ла, об-соп-ли-ви-ла!.. А где же-лу-де-нок? Толь-ко не смей го-во-рить, что не смог-ла вы-пол-нить при-каз!
— А я и не собираюсь оправдываться, — фыркнула онихофора. — Я с ним не разговаривала.
Ведьма побагровела. Костлявые пальцы с такой силой стиснули карандаш, что он с хрустом переломился. Отшвырнув бесполезный обломок, ведьма, поудобнее перехватила заточенный конец карандаша, но не успела опустить грифель на бумагу. Складчатый червяк сердито затопал всеми ножками и, прицелившись, выпустил струйку липкой слизи прямо на страницу. От неожиданности обложка, которую ведьма придерживала левой рукой, выскользнула из пальцев и с противным чавканьем приземлилась на комок слизи. Потерявшая последнюю возможность общаться, хозяйка побагровела. Но онихофора, словно и не обратила внимания на гнев ведьмы.
— Желуденок и не думает трудиться, свечку изображать. Он находился в коридоре, ведущем к лаборатории, — лениво потянулся червяк. — К тому же не один. Рядом с желудем-недомерком вышагивал какой-то красавчик. Они очень торопились.
Ведьма беспорядочно замахала руками. От напряжения ее губы так посинели и вздулись, что розовая нить стала почти не видна. С потолка сорвалась малахитовая глыба и грянулась оземь. Перепуганная онихофора жалобно заверещала, прикрывая голову крючковатыми ножками. Разбросанные безделушки вместе с обломками малахитовой шкатулки оторвались от пола и маленькими ракетами понеслись по комнате, то и дело, сталкиваясь. Ведьма вытянула руку. Золотые ножницы, с проворством мелкой пичуги, запрыгали с пальца на палец. Ведьма уставилась на них тяжелым взглядом. Пот выступил на лбу. Ножницы замерли и, вдруг, о чудо! С ладони старой злодейки вспорхнула остроклювая птичка. Одно золотистое оперение, подсказывало, что секунду назад, она была бездушным куском драгоценного металла. Птичка зависла над измученными, обезображенными губами хозяйки. Ловко орудуя тоненьким клювиком, вытянула одну за другой волшебные нити, которыми Великий Ры зашил рот ведьмы. Освободив хозяйку, птичка заметалась под потолком, пугливо шарахаясь от снующих брошек и перстней. Тем временем ведьма сосредоточенно обыскивала многочисленные карманы, безжалостно вытряхивая из них разнообразные вещицы. Чего в них только не было! Связки ключей, скомканные носовые платки, окаменевшие куски булок, надкушенные конфеты, пластмассовые пузырьки с дырчатыми пробками, в которых томились жучки-червячки, тюбики губной помады, блокнотики, обломки карандашей, очки без стекол, карманные справочники молодой ведьмы. И, наконец, изукрашенное александритами, старинное медное зеркальце. Дрожа от нетерпения, ведьма подышала на покрытую патиной, зеркальную поверхность, потерла о рукав и поднесла к лицу. Кривая улыбка тронула воспаленные синюшные губы.
— Ничего! До свадьбы заживет, — неловко шевеля губами, захихикала старуха. — Великий Ры, конечно, еще тот поганец! Но в одном ему не откажешь, его колдовство не наносит увечий. Следы проколов заживут, их уже и сейчас почти не видно. Синюшность сойдет. А я стану обладательницей чудесных припухлых губок. А то вечно мне пеняли, что у меня две узенькие полоски вместо губ.
Ведьма кокетливо взбила жидкую челочку. Онихофора хрюкнула от восторга. Ведьма опустила зеркало и недовольно взглянула на многоножку. Глазки бокальчики стыдливо потупились. Хозяйка подняла ногу и занесла над провинившейся. Сжавшись в комочек, онихофора спрятала голову под пузико и замерла. Но удара не последовало. Вместо этого два шершавых пальца стиснули складчатое тельце. Рывок и она взвилась вверх прямо к носу ведьмы.