Социалистическая была самой старой улицей и застраивалась на протяжении почти двадцати лет, в качестве материала использовались шлакоблоки из золы ТЭЦ, а также силикатный кирпич местного завода. Большинство зданий в последний раз красили еще при Союзе в распространенный ржаво-коричневый цвет (где- то больше коричневый, а где-то больше ржавый), и краска настолько добросовестно въелась в стены, что продержалась десятилетия. С той поры обновили лишь пару – тройку домов, но выбрали совершенно неподходящие ни климату, ни здешней эстетике цвета – какой-то нежно-салатовый или даже ярко-розовый. Эта модная красота не прижилась, была смыта в первый же сезон обильными дождями и снежными наносами, и снова проступила первичная упрямая рыжина – как советское клеймо. Вот также и кортубинцы подобны своим домам – как их не перекраивали за бурную постперестроечную эпоху, внушали цивилизованные взгляды, прилаживали европейские обличья, а все равно – чуть что, и свое, доморощенное, сразу выскакивало наружу – рыжими они были – то есть, фигурально…
Опять, же по абсолютно правильным европейским меркам Кортубин отличался детским возрастом – до 1945 года числился рабочим поселком, лишь затем стал городом. История прямая и ясная как незамутненное стекло – Кортубин возник вместе с металлургическим комбинатом, жил вместе с ним, а в последнее время даже раздавались скептические голоса, что, вполне возможно, и помрет вместе с комбинатом. Максим Елгоков подумал, что старик Порываев в недавнем разговоре не зря окрысился на Леньку Чигирова – того, случалось, заносило – вот не надо было ему на телевидении умничать, насчет перспектив развития моногорода Кортубина – ох, не надо было… Максим родился и вырос в Кортубине – в одном из трех его районов. Ленинский (изначально Сталинский), Восточный и Юбилейный – из них Максим знал Ленинский район как свои пять пальцев. Квартира его родителей – три комнаты с трехметровыми потолками, длиннющий коридор, кухня в пятнадцать квадратов, раздельный санузел – располагалась в номенклатурном доме по улице Социалистической – только не совсем рядом с проезжей частью, а за чугунной оградой, в тихом удобном зеленом дворе с фонтаном, клумбами с бетонными бордюрами, скамейками. Максим учился по соседству – в единственной городской гимназии, ходил в ближайшие магазины (тоже и в Книги), лежал в больнице по Социалистической. Улица эта была главной магистралью Кортубина – прямая как стальной шест. Первоначально она пролегла от площади Труда и до городской окраины – фактически ковыльной степи. По Социалистической ходили трамваи, стояли первая в городе гостиница, Дворец Культуры Сталькон, больничный городок, парк, стадион, металлургический техникум и еще многое другое, относящееся к довоенной постройке. Ленинский район – самый старый и в архитектурном плане самый интересный район. Его главный недостаток – непосредственная близость к комбинату, но так и было задумано – город вторичен, есть продолжение комбината. Несколько трамвайных маршрутов начинались от проходных комбината и шли насквозь – через Социалистическую улицу в спальные районы – Восточный и Юбилейный. К счастью, Максим вырулил на своем Форде Фокусе на Социалистическую, когда время уже было вечернее, но смена на комбинате уже началась, потому машин немного. Прямо перед Максимом высились закопченные трубы – и катил он прямиком в их направлении. Сколько-то не доехав, воспользовался своротком налево – эта дорога вела в Коммуздяки.
Здесь уже не раз упоминался поселок Коммунистический – легендарные Коммуздяки. Немного раскрыта история его возникновения. Коммуздяки благополучно просуществовали, и советское время было для них отзывчивым – хлипкие хибары давно снесли, дети первых поселковских обитателей (и те, и другие – дети и родители – были комбинатовцами – одни строили, а другие позже там работали) возвели крепкие дома, укоренились, обросли скарбом и жили, в общем, неплохо. Над шиферными крышами торчком замерли телевизионные антенны, исчезли деревянные уборные, грубо сколоченные сараюшки, из которых доносились хрюканье и теплая вонь, курицы тоже повывелись с личных подворий. Перемены постепенные, но неуклонные – к лучшему. Старый коттедж Иннокентия Павловича Елгокова тоже не уцелел в первозданном виде. Наследники – дочь Юлия Иннокентьевна и ее муж Василий Петрович Тубаев – потратили немало сил и средств на обновление родного гнезда. Василий стал начальником цеха на КМК, Юлия руководила лабораторией, они могли приобретать стройматериалы, заплатить рабочим. На протяжении нескольких лет меняли гнилое дерево, возводили кирпичные стены, перекрывали крышу, утеплялись, перестилали полы, устанавливали двери и окна – старый коттедж преобразился совершенно. В восьмидесятые годы в Коммуздяки провели газ, водопровод, канализацию, еще раньше распланировали и заасфальтировали улицы, установили освещение. Внутреннее пространство заполнялось цветниками, ягодными кустарниками, дорожками из гравия или бетонных плит. Все становилось вполне цивильным. Семейство Тубаевых – родители и их дети – обжили обновленный дом в Коммуздяках, устроились в нем удобно. Юлия сохранила в обстановке кое-какие раритеты из наследства (например, старинный шкаф с антресолями, выдвижными нижними ящиками и зеркалом), перевезла крепкую мебель из городской квартиры и на этом успокоилась. Дети выросли и разъехались – никто из них не нуждался в жилье. В этом доме умер Василий Петрович, не протянув и трех лет после выхода на пенсию. Юлия осталась одна. Потянулись длинные, не очень радостные годы на заслуженном отдыхе – черт бы побрал их, эти заслуги! что-то не очень отдыхалось…