Итак, вот она – ныне здравствующая, самая старая и влиятельная представительница трех родов – Елгоковых, Тубаевых и Сатаровых. Ее лицо слегка перекошено за счет опущенного левого уголка рта. Сухая кожа прорезана морщинами и пестрит коричневыми пигментными пятнами (то же и на руках до локтей). В волосах и бровях седина. Серые глаза запали и потускнели – теперь блестят уже от слезоточивости (Юлия не плачет, но слезы текут у нее нечаянно – от ветра, яркого света или от раздражения – да мало ли от чего). Уши не проколоты – то есть, сережки не носились никогда. Юлия жаловалась на кольца и перстни – давят, жарко. Часы на запястье надевала – ей и по работе требовались. Зубы целы все до единого, но они не свои – на очень многие возрастные приметы Юлии плевать, но быть беззубо шамкающей старухой она не желала.
Максим покосился на бабушку в уютной теплой шали – мило! она еще и пирожки предложит. Вон улыбается – ишь, неестественно белый оскал словно у бабы яги-то – сгамкает… И все-таки Максим решился на светскую любезность, дабы начать беседу:
– Чем вы тут занимаетесь, Юлия? Я просто спросил…
Ну, что ж, Максим Маратович Елгоков, вы сами выбрали продолжение нашей истории – а ведь можно было и заткнуться.
Вообще, все как всегда – как много раз до этого вечера. Обычные посиделки хозяйки с гостем в кухне. Уютная атмосфера, приятные запахи располагают к спокойствию и довольству. Окружающая обстановка знакома до мелочей, преисполнена неколебимой уверенностью, ясностью, определенностью – именно так, три раза – волшебное число. Особенно учитывая личность хозяйки. Прямо как три источника, три составные части марксизма для каждого выпускника советского технического вуза. Юлия – образцовый выпускник. Человеческая логика – что ей противопоставить? Зыбкую ночную тьму, шевелящуюся за окнами, накатившую усталость после пережитого дня. И даже некоторое смущение и иллюзорность – странные фокусы с каким-то кривым дивьим (точно! Максим вспомнил) зеркалом, то возникающим из ниоткуда, то пропадающим в никуда. Изнутри точил мелкий червячок тревоги – что-то происходит, блазнится…
Да пустое! Что странного могло происходить в залитой светом Юлиной кухни? Все на своих местах – без перемен, тем более фокусов. Под потолком горит люстра еще из старого Елгоковского коттеджа – три гладких бронзовых рога, плафоны из молочного стекла. Та же мебель – прочные, массивные столы и навесные шкафы. Белоснежные, отливающие глянцем фасады, почти зеркальные – на них расплывались желтые огни от светильников, и отражались фигуры присутствующих (надо отметить, странные, карикатурные фигуры). Опять зеркало! тьфу, пропасть чтобы… Максим попытался запихнуть в рамки свои мыслительные ассоциации. Кухонный гарнитур купил дед Василий Петрович уже на пенсии – ему предложили как заслуженному работнику, члену городского Совета ветеранов. По каким-то там поощрительным спискам (по блату). И стоил гарнитур немало – потому что не безликий ширпотреб, а выставочный вариант, изготовленный по иностранным образцам. То есть, деду предложили, а он купил. У Тубаевых лежали деньги на сберкнижках, пока ветер девальвации не выдул обесцененные бумажки. Тогда же в последний раз капитально обновили дом в Коммуздяках – сделали ремонты, приобрели вещи – гарнитуры вот.
Максим сидел за четырехногим столом с тяжеленой овальной столешницей – настолько твердое дерево, что нож от него отскакивал (Максим баловался по молодой дури и знал). Возле стола высокие и тоже тяжелые стулья с кожаной обивкой – под покойника деда были в самый раз. Поскольку хозяева старики, то в обиходе сохранились старинные предметы. С ними связаны дорогие воспоминания. Как, например, высокий эмалированный кофейник темно-зеленого цвета (цвет уже порядочно потускнел, и на боку эмаль отбилась) – якобы в этом кофейнике Агриппина Ивановна варила кофе и поила Иннокентия Павловича. Все может быть. И прочие богатства. Фарфоровый сервиз, украшенный золотым ободком и тонким прихотливым рисунком – точно не советский, а импортный – прежде подлинное богатство, не одна хозяйка душу бы отдала за подобную красоту. Или шикарная хрустальная ваза фруктовница на ножке, стальной электрический самовар. Редкая диковина – юбилейное блюдо с целой расписной картиной на нем – внизу красовались цифры 193…-195…, а над цифрами дружно сцепились буквы КМК на схематичном фоне цехов, домен, труб. Произведение социалистического искусства! Юлия не доставала блюдо – неподъемное оно. Все это наследство большой, дружной семьи. Конечно, уже не употребишь по назначению – кощунственно есть и пить из перечисленного. Вещи словно хранили тепло от прикосновений рук прежних владельцев, звонкий хрусталь заключил в себя их голоса, смех. Нет, Максим почувствовал верно – и раньше дети чувствовали – что Юлина кухня была не просто помещением с функциями приготовления и поглощения пищи, складирования утвари. И даже не капсулой времени, тем более что на глаза попадались новейшие предметы – электрочайник, кофеварка, миксер, вафельница. Ну, правда, кому теперь нужен битый кофейник или блюдо с комбинатовским пейзажем? Хотя цены на образцы соцреализма напоследок вырастают словно на дрожжах. Юлия ничего не согласилась бы продать.