– Резервы в дело! Арлекин! Барабанщик! Где вы?
Так закричал Щелкун. Он все надеялся еще, что из шкафа появятся новые войска. Действительно, отсюда вышли еще несколько коричневых человечков и дам с вызолоченными головами, но они так неловко начали размахивать руками, что не только не причиняли никакого вреда врагу, но едва даже не сшибли шапку с головы самого Щелкуна. Неприятельские стрелки быстро откусили им ноги; коричневые человечки скувыркнулись и задавили несколько настоящих солдатиков. Щелкун был окружен врагами и находился в величайшей опасности. Он решился перепрыгнуть через нижний карниз шкафа, и оказалось что ножки его были слишком коротки. Женни и Лина лежали в обмороке и не могли ему помочь. Гусары мчались мимо и лихо въезжали в шкаф. Щелкун в совершенном отчаянии закричал:
– Коня! коня! Полцарства за коня!
В эту минуту два неприятельских застрельщика схватили его за деревянный плащ. Мышиный царь, с торжеством пища всеми семью головами, быстро подбегал к своему сопернику. Маша не могла долее сдерживаться.
– О мой бедный Щелкун, мой бедный Щелкун! закричала она вся в слезах, схватила, сама не зная что делает, башмак с левой ноги и изо всех сил бросила его в самую толпу мышей, прямо в гадкую мышь о семи головах. В ту же минуту все смолкло и все исчезло. А Маша опять почувствовала в левой руке жгучую, острую боль и без чувств упала на пол.
VI. Болезнь Маши
Когда Маша проснулась на другой день, она увидала себя в своей кроватке. Солнце ярко и весело светило сквозь окна, покрытые красивыми ледяными узорами. Возле кроватки сидел какой-то чужой мужчина; Маша однако скоро узнала в нем товарища ее отца, хирурга Вендельштерна.
Госпожа Штальбаум подошла к Маше и с беспокойством посмотрела на нее.
– Ах, милая мама, прошептала маленькая Маша, – скажи скорее: ушли ли гадкие мыши, спасся ли Щелкунчик?
– Не говори таких пустяков, Маша, ответила госпожа Штальбаум. – Какое дело мышам до Щелкуна? как ты нас всех напугала! Вот что бывает, когда дети не слушаются родителей, делают по-своему. Вчера ты до поздней ночи заигралась с твоими куклами. Тебе захотелось спать. Может-быть тебя испугал какой-нибудь забежавший маленький мышонок, хотя у нас и не водится мышей. Ты локтем разбила стекло в шкафу и так обрезала себе руку, что могла бы изойти кровью. К частью я проснулась, увидала, что тебя нет и пошла за тобою. Ты в обмороке лежала на полу пред стеклянным шкафом. Я так испугалась, что сама едва не упала. Вокруг тебя лежали разбросанные по полу оловянные солдаты Фрица, сломанные сахарные и шоколадные фигуры, множество разных куколок. Щелкун лежал у тебя на руках, а недалеко валялся твой левый башмачок.
– Ах, милая мама, сказала Маша, разве ты не видишь, что все это были следы большего сражения между куклами и мышами. Я ведь оттого так и испугалась, что мыши хотели взять в плен бедного Щелкуна, который командовал армией кукол. Я бросила в мышей мой башмак и не знаю, что потом случилось.
Хирург Вендельштерн мигнул госпоже Штальбаум. Она очень ласково заговорила опять с Машей.
– Хорошо, хорошо, успокойся, мое милое дитя: мыши все убежали, а Щелкун здоровехонек и стоит в шкафу.
В комнату вошел доктор Штальбаум и о чем-то долго разговаривал с хирургом Вандельштерном. Потом он пощупал у Маши пульс; она хорошо расслышала, что речь шла о лихорадочном бреде от раны. Ее оставили в постели и давали ей принимать лекарство. Так продолжалось несколько дней, хотя Маша, за исключением маленькой боли в руке, и не чувствовала себя нездоровою. Она знала, что Щелкун спасся из сражения. Иногда ей казалось, как во сне, что он явственно, хотя и очень тихим голосом, говорит ей, что она много для него сделала, но может сделать еще более. Маша много думала о том что бы это значило, но никак не могла придумать. Играть с куклами ей было не совсем удобно, так как у неё болела рука; а когда она принималась читать или разглядывать картинки, то у неё рябило в глазах и она принуждена была оставлять это занятие. Таким образом время казалось ей чрезвычайно долгим и она с нетерпением ожидала сумерек; госпожа Штальбаум садилась тогда подле её кроватки, рассказывала ей разные прекрасные истории и читала ей вслух. И вот раз в сумерки отворилась дверь и вошел дядя Дроссельмейер.
– Пришел проведать нашу раненую Машу, сказал он.
Едва увидала Маша дядю Дроссельмейера в его желтом сюртучке, как она сейчас же вспомнила ту ночь, когда Щелкун проиграл сражение против мышей.
– О, дядя Дроссельмейер, сказала Маша, – какой ты был безобразный, когда сидел на часах и закрывал их, чтоб они не стучали громко и не пугали мышей. Я тебя видела очень хорошо и слышала что ты говорил. Зачем ты не помог Щелкуну? Зачем ты не пришел на помощь ко мне? Ты один виноват в том, что я обрезала себе руку и теперь лежу больная в постели.