Марта лежала, вытянувшись, на траве и смотрела в небо. Высокое, серо-прозрачное, оно потихоньку наливалось яркой синевой. Потом повернулась на бок и, приподнявшись на локте, посмотрела на спящего Клауса.
Я люблю тебя, подумала она. Больше всего на свете. Всегда люблю и любила. Больше жизни. И эта любовь больше той, другой любви, в которой я поклялась много лет назад. И та, другая, кажется мне теперь постылой.
Может ли стать постылой любовь? Оказывается, может. И как мне жить теперь с этим знанием?
Она тихонько коснулась кончиками пальцев лица лежащего перед ней сильного мужчины. Он может закрыть ее собой от ветра и холода, от зла и летящих в них камней. От людской обиды и несправедливости. Но не закроет от гнева Господня. Потому что сегодня она нарушила свою клятву. И она должна уйти. Сейчас. Сию минуту. Пусть кара падет на ее голову, только на нее, на нее одну, не тронет его, он не виноват, не виноват...
Плача без слез, Марта торопливо оделась и, спотыкаясь, побежала по колкой, росистой траве. Босые ноги заледенели, и такими же ледяными пальцами она сжимала концы платка.
А потом она потеряла дорогу, потому что предрассветный туман поднялся от земли и окутал мир плотной пеленой. И Марта остановилась. Она сбилась с пути и больше никогда не найдет дорогу к дому. К тому дому, где ее Любят и Ждут. Дрожа от озноба и отчаяния, стояла она и смотрела в небо. А небо молчало и было сокрыто пеленой.
- Боже, - сказала она вслух. И поразилась, каким тусклым стал ее голос. И опустила голову, потому что это, оказывается, была расплата. Она навсегда останется в этом тумане. Она никогда не...
Сквозь туман пробился узкий, прямой, как игла, блестящий луч. Один. Марта зажмурилась и опустила голову. Он ударит ее. Он покарает.
Но луч задрожал - и пушистым платком накрыл ее плечи. И чей-то голос... нет, Голос прозвучал в тишине:
- Дуреха, - ласково проговорил Голос, и Марта поняла, что это голос ее матери. - Разве грехом может быть счастье?
Марта задрожала и всхлипнула. Открыла глаза.
Белая, прямая, как этот луч, широкая дорога лежала перед ней. Что-то мерцало на другом ее конце... Роза, поблекшая, с осыпавшейся позолотой, бумажная роза, лежавшая все эти годы у изголовья, невесть как очутилась в ее руках.
- Ты знаешь, куда тебе нужно, - добавил Голос. - Так иди же.
И - все исчезло.
Клочья тумана стремительно таяли под первыми, рассветными лучами солнца. Весело кричали птицы, и вторили им колокола близкого уже монастыря. Марта стояла на тропинке, кутаясь в платок. В теплых пальцах ее был зажат полевой цветок. В этот миг пришло ясное, как вода в ручье, понимание. Господь любит ее. И всегда любил. И она может ответить ему тем же.
Сестра Агата едва не лишилась чувств от изумления, когда в растрепанной, босоногой бродяжке с блестящими глазами и пунцовым румянцем узнала всегда сдержанную и спокойную настоятельницу. Вскрикнула и выронила ворох полотна, которое несла для приюта. А мать Мария, даже не заметив, что едва не сбила сестру с ног, вихрем пронеслась мимо и исчезла за поворотом, в коридоре, ведущем в молельню.
Когда встревоженные, изумленные, ошарашенные сестры осмелились приоткрыть дверь, они зажмурились от ярких солнечных лучей, бивших в окна. В их перекрещивающемся свете они увидели мать Марию...
Она не молилась. Она танцевала.
Марта танцевала свой первый танец, первый, тот, что сделал ее из дурнушки принцессой, танец Золушки. Она помнила его всю жизнь, каждое движение, она ни на минуту его, оказывается, не забывала. Летели руки, летели растрепавшиеся светло-русые косы, маленькие ноги почти не касались пола. Спаситель смотрел на нее большими скорбными глазами, и в глазах этих не было упрека - только понимание. К Его ногам сейчас мать Мария - актерка Марта - положила единственное, что имела. Свой Дар. Свою Любовь. Свою благодарность. Большего она не смогла бы отдать - даже в молитве.
И когда ошеломленные сестры хотели было ворваться в комнату, чтобы - схватить, вязать, творить молитву, поить отварами, ведь сошла с ума, да что же это, - они почему-то не смогли этого сделать. А когда тонкая фигурка остановилась в финальном па, а потом беззвучно осела на холодные плиты пола, сестрам почудилось - конечно, почудилось, ведь так не бывает! - что Богородица протянула руку и Своим платком вытерла пот со лба женщины.
Где-то ударил одинокий колокол, чистый звон пронизал мир - и замер. Солнечные лучи окутали лежащую на полу фигуру ярким, светлым сиянием.
* * *
... Флейта спела последнее «фа» и смолкла. Усталые актеры переглянулись, сделали шаг к зрителям - и разом поклонились, взявшись за руки.