— ОТКУДА У ТЕБЯ ТАКАЯ ДУРАЦКАЯ МЫСЛЬ?
— А что, нет?
— Болезнь может скрываться, принц Чарли, — сказал док, — но инфекция видна. Она воняет и гноится. — Он повернулся к Клаудии. — Сколько прилегающей плоти ты удалила?
— ОТ ЛОКТЯ И ПОЧТИ ДО ЗАПЯСТЬЯ! ОНА ВЫРВАЛА ОХУЕННЫЙ КУСОК, И ЭТА ПУСТОТА ОСТАНЕТСЯ, НОВЫЕ МЫШЦЫ НЕ НАРАСТУТ! ТВОИ ДНИ ИГР, ВЕРОЯТНО, ЗАКОНЧИЛИСЬ, ШАРЛИ!
— Но ты сможешь ковырять в носу обеими руками, — сказал Фрид, отчего я рассмеялся. И это было приятно. С тех пор, как я вернулся от Тёмного Колодца, мне хватало ночных кошмаров, но смех был в дефиците.
— Тебе стоит прилечь и пусть кто-то даст тебе того обезболивающего, что тут используют, — сказал я доку. — Маленькие листья, которые надо жевать. Ты выглядишь хуже, чем я.
— Я поправляюсь, — сказал он. — И Чарли… мы обязаны тебе нашими жизнями.
В этом была правда, но не вся. Они также были в долгу перед Снабом. Он отправился туда, куда, наверное, обычно уходят снабы, хотя он мог появиться со временем (он умел это делать). Однако, другое дело Персиваль. Он не пришёл навестить меня сам, поэтому я попросил привести его. Он застенчиво вошёл в комнату с развевающимися занавесками, одетый в поварскую белую форму и прижимая к груди шляпу, похожую на берет. Я полагаю, так выглядел поварской колпак эмписийского шеф-повара.
Перси глубоко поклонился, отдав честь дрожащей рукой. Он боялся смотреть на меня, пока я не предложил ему сесть в кресло и стакан холодного чая. Я поблагодарил его за всё, что он сделал, и сказал, как я рад его видеть. Это развязало ему язык, сначала немного, а потом сильно. Он сообщил мне новости о Лилимаре, которые никто другой не потрудился передать. Думаю, потому что смотрел на всё глазами рабочего человека.
Улицы приводились в порядок, мусор и каменные обломки убирали с дороги. Сотни людей, которые пришли в город помочь свергнуть гнилое правление Элдена, разъехались по своим городам и фермам, но им на смену пришли сотни других, готовых исполнить свой долг перед королевой Лией, прежде чем вернуться в свои дома в Приморье и Деске. Мне это напоминало проекты УКВР,[51] о которых я читал в школе. Они мыли окна, засаживали сады, и кто-то, разбирающийся в водопроводной системе, запустил фонтаны, один за другим. Мёртвые, не находившие покоя, были перезахоронены. Некоторые магазины снова открылись. И ещё больше должны были открыться. Голос Персиваля всё ещё звучал невнятно и искажённо, иногда его трудно было понять, но я избавлю вас от этого.
— Стекло в трёх шпилях меняется с каждым днём, принц Чарли! От этого уродливого тёмно-зелёного до синего, каким оно было в прежние времена! Умные люди, которые помнят, как раньше всё работало, снова протягивают трамвайные провода. Пройдёт много времени, прежде чем вагончики снова побегут, а эти чёртовы штуки всегда ломались даже в лучшие времена, но всё равно приятно.
— Я не понимаю, как они ездят, — сказал я. — Там же нет электричества, кроме того маленького генератора на одном из нижних уровней дворца, который, как мне кажется, принёс мой друг мистер Боудич.
Персиваль выглядел озадаченным. Он не понимал слово «электричество», которое было произнесено скорее на английском, чем на эмписийском.
— Энергия, — сказал я. — Откуда трамваи берут энергию?
— О! — Его лицо, бугристое, но идущее на поправку, просияло. — Энергию, конечно же, дают станции. Это…
И теперь он произнёс слово, которое не понял я. Перси понял это, и изобразил рукой волнистое движение.
— Станции на реке, принц Чарли. На ручьях, если они большие. И на море — о, там есть огромная станция в Приморье.
Думаю, он говорил о какой-то форме гидроэнергии. Если да, то я так и не понял, как она накапливалась. В Эмписе было много такого, что осталось для меня загадкой. По сравнению с тем, как он вообще мог существовать — и где — вопрос о накоплении энергии казался пустяковым. Почти бессмысленным.
Солнце вставало, солнце садилось. Люди приходили, люди уходили. Некоторые мёртвые, а некоторые живые. Та, кого я больше всего хотел увидеть — та, кто ходила со мной к колодцу — не приходила.
Но однажды она появилась. Гусиная девушка, которая теперь была королевой.
Я сидел на балконе за занавесками, глядя вниз на центральную дворцовую площадь, и вспоминал неприятные вещи, когда белые занавески качнулись наружу, а не внутрь, и она встала между ними. На ней было белое платье, её худую (всё ещё слишком худую) талию опоясывала тонкая золотая цепочка. На её голове не было короны, но на одном пальце я заметил кольцо с бабочкой. Я догадался, что это печатка королевства, одновременно служившая регалией, чтобы не таскать на себе тяжёлую золотую корону.