Полагаю, вам интересно, как дела у Радар. Ответ: очень хорошо, спасибо, хотя она стала более медлительной; всё-таки для неё тоже прошло девять лет, пришла глубокая старость для немецкой овчарки, особенно если сложить вместе её старую жизнь и новую.
Вы бы хотели знать, рассказал ли я своему отцу, где пробыл эти четыре месяца. Если позволите, ответ я позаимствую у одного маленького мальчика с санками, он был написан у него на лице: а сами-то как думаете? Как я мог не рассказать? Или я должен был сказать отцу, что некое чудодейственное лекарство, полученное в Чикаго, превратило Радар из престарелой собаки, страдающей артритом и стоящей на пороге смерти, в здоровую и крепкую овчарку, которая выглядела и вела себя, словно ей четыре года от роду?
Я не рассказал ему всего сразу, это было бы слишком, но поведал ему основные моменты. Что существует проход между нашим миром и другим. (Я не стал называть его Эмписом, а просто сказал «Другой» — так я назвал его, когда посетил в первый раз). Я сообщил отцу, что попал в него из сарая мистера Боудича. Он слушал внимательно, затем спросил — как вы, наверное, догадались — где я был на самом деле.
Я показал отцу свою руку и глубокую рану на предплечье, которая останется со мной на всю жизнь. Это не убедило его. Я открыл рюкзак и показал ему золотой дверной молоток. Он осмотрел его, взвесил в руке, и предположил — неуверенно, — что это, должно быть, позолоченная штука с дворовой распродажи, сделанная из свинца.
— Распили её и посмотри сам. Всё равно его придётся переплавить перед продажей. В сейфе мистера Боудича стоит ведро золотых гранул — и они из того же места. Я покажу тебе, когда ты будешь готов увидеть. На них он и жил. Я сам продал некоторое количество ювелиру в Стэнтонвилле, мистеру Хайнриху. Сейчас он мёртв, так что, полагаю, придётся найти кого-то другого для ведения дел.
Это немного убедило отца, но что действительно заставило его поверить, так это Радар. Она знала дорогу в нашем доме ко всем своим излюбленным местам, но по-настоящему убедительными были небольшие шрамы на её морде, оставшиеся от неприятной встречи с дикобразом в молодости (некоторых собак это ничему не учит, но Радс хватило одного раза). Отец заметил их, пока собака жила у нас, после того, как мистер Боудич сломал ногу, и после его смерти — когда она тоже была на грани. Эти же шрамы остались на омоложенной Радар, вероятно, потому что я стащил её с солнечных часов до того, как она достигла и миновала возраст, когда получила колючки в нос. Папа долго смотрел на них, потом взглянул на меня широко раскрытыми глазами.
— Это невозможно.
— Я знаю, так кажется, — сказал я.
— В сейфе мистера Боудича правда стоит ведро с золотом?
— Я покажу тебе, — повторил я. — Когда будешь готов. Я знаю, это очень тяжело принять.
Он сидел на полу, скрестив ноги, гладил Радар и думал. Через какое-то время он сказал:
— Этот мир, который, как ты утверждаешь, ты посетил, — волшебный? Как Ксанф из книг Пирса Энтони, что ты читал в младших классах? Гоблины, василиски, кентавры и всё такое?
— Не совсем, — сказал я. Никогда не видел кентавра в Эмписе, но если там были русалки… и великаны…
— Могу я пойти туда?
— Думаю, ты должен, — сказал я. — По крайней мере, один раз. — Потому что Эмпис не совсем похож на Ксанф. В книгах Пирса Энтони не было Глубокой Малин или Гогмагога.
Мы отправились туда неделю спустя — принц, который больше не был принцем, и мистер Джордж Рид из «Рид Иншуранс». Я провёл ту неделю дома, питаясь старой доброй американской едой, спал на старой доброй американской кровати и отвечал на вопросы старых добрых американских копов. Не говоря уж о вопросах дяди Боба, Линди Франклина, Энди Чена, некоторых руководителей школы, и даже миссис Ричлэнд, местной проныры. К тому времени мой отец уже видел ведро с золотом. Я также показал ему малыша-огонька, который он осмотрел с большим интересом.
Хотите узнать историю, что мы придумали на скорую руку с отцом… который, так уж случилось, был крутым страховым следователем, помните? Тем, кто знал множество ловушек, в которые попадали лжецы, а значит знал, как их избежать. Вероятно, вы хотите, но давайте я просто скажу, что свою роль сыграла амнезия, и добавлю, что собака мистера Боудича умерла в Чикаго до того, как я попал в беду, которую не могу вспомнить (хотя я, кажется, помню, как меня ударили по голове). Наша с отцом нынешняя собака — это Радар II. Готов поспорить, что мистеру Боудичу, который вернулся в Сентри под видом собственного сына, это бы понравилось. Билл Харримэн, репортёр из «Уикли Сан», просил меня об интервью (должно быть, он узнал новости от кого-то из копов). Я отказался. Меньше всего я нуждался в огласке.