Я пораженно остановился. В горле застрял ком - то ли радости, то ли горького сожаления, что настоящий Азель уже никогда не войдет сюда... Неужели, дед, не признавая во мне своей крови, а значит, уверившись, что Азалекс погиб, так ничего и не разрешил менять? На мебели не было ни пылинки - значит, эту комнату не опечатывали, поддерживая в ней порядок... Столько лет...
Или же он все-таки ждал моего визита? Впрочем, с дедушки станется, он слишком часто опережал меня, предвидя события.
- Ну здравствуй, - улыбнулся он в своей обычной манере. - Много же тебе потребовалось времени для того что бы прийти... Я очень рад познакомится с тобой, правнук...
- Почему правнук, Азалекс же был внуком? - слегка опешил я от такой «шуточки», и потом, он что, забыл, что сам не желал меня видеть?
- Ну так и ты не Азалекс. В тебе только половина его крови. Полувнуков не существует, а вот правнуки бывают, - подмигнул он мне, окончательно дезориентировав.
- Но ведь вторая половина во мне...
- Ну и что, - перебил он меня, и сейчас я чувствовал привычную язвительность этого дроу, - мало ли какая у тебя, появись ты на свет естественным путем, могла бы быть мать? Мы же не можем сказать сейчас, кто стал бы его женой, ну или любовницей... Давай лучше заново знакомится, родственник...
ЭПИЛОГ
Для Шачи сегодня был ответственный день. Она впервые без помощи Наставника (но под его контролем) должна была заняться не просто моделированием живого существа, но и оживить его, вселив в него душу человеческой женщины, ожидающую своего часа...
Сорок суток назад, в тот день, когда в Мире Старшего, самого Творца, закончила свой земной путь человеческая женщина, ставшая объектом пристального внимания Демиургов, умудрившаяся найти свою истинную любовь совершенно в другом Мире, состоялась обстоятельная беседа с Наставником. Шачи очень хотелось сделать по-своему, но Наставник все же сумел объяснить, что асуру и человечке, Анне и Александру, надо дать передышку - они заслужили свое счастье быть вместе, да и ей самой, просто в силу юного возраста, рановато следить за взрослением и становлением будущего правителя Хараты. Но вот составить Послание или Пророчество (что как раз входило в круг ее обязанностей), она могла уже сейчас. Послание снова должно будет оказаться в главном Храме Бадрахалы, чтобы исключить возможные недоразумения и накладки, и оградить, несмотря ни на что, дружное семейство Ваэля от ненужных распрей. И, слегка переиначив объявленные ранее условия про то, что сына Алекса и Ани Демиурги заберут себе, намекнуть, что этот мальчик исполнит свое предназначение на месте.
В крайнем случае, можно взять его сюда, по достижении ребенком двенадцати лет, где не был еще ни один смертный (даже тысячелетние долгожители Старшей и Младшей Ветвей первых поселенцев Хараты), и воспитать достойного Наследника, или, точнее, нового Владыку. Это уже не такая проблема. К тому же новое развлечение для Демиургов и новый опыт общения с подопечными...
***
На деревенском кладбище было тихо и как-то умиротворяюще. Солнечные блики скользили по светлым стволам берез, путаясь в раскачивающихся на слабом ветерке тонких ветках и тихо перешептывающейся о чем-то листве. С луга, отделяющего кладбищенскую территорию от крайних домов местной деревеньки, доносился пряный аромат полевых цветов и вереска, и фоном звучала трескотня кузнечиков. Изредка, нарушая сонную тишину над могилами, пролетали мимо мохнатые шмели, и где-то недалеко коротко трещала сорока. Высоко в небесной синеве куда-то вдаль лениво ползли пушистые облачка, казавшиеся золотистыми из-за пронизывающих их послеполуденных солнечных лучей.
Над немного оплывшим уже от прошедших дождей песчаным холмиком сейчас стояли двое - не-человечески красивый парень с длинными черными волосами и заплетенной в косичку у виска белой прядью и девушка лет двадцати, почему-то совершенно не с траурными лицами, как подобает этому месту, а со счастливыми улыбками.
На деревянном кресте (покуда могила не осела для того, чтобы можно было устанавливать постоянное надгробие), была выведена красивая надпись с двумя датами - рождения и смерти (наступившей сорок дней назад). Фамилию сейчас не было видно из-за траурной ленты, свесившейся с новых венков, принесенных взамен тех, первых, 'от безутешно скорбящих детей и внуков', только имя и отчество 'Анна Константиновна'.
Восемьдесят шесть лет жизни - не так уж мало, хотя в родне у Анны были и долгожители. В этой же оградке были установлены надгробные памятники ее бабушке и маме... Почему она завещала похоронить себя здесь, а не в городе, родне объяснять не пожелала, впрочем, место и впрямь было очень приятное, совершенно не удручающее, а словно заставляющее остановиться, поразмышлять о бренности бытия и обрести какое-то душевное равновесие, согласившись, что у жизни свои, очень верные законы...