На небольшом стульчике, модели восемьдесят какого-то года, спиной к Петрову, сидел человек. Он сгорбился над широченным режиссерским пультом, на котором мигали сотни клавиш-лампочек, и постоянно встряхивал головой, словно отгоняя от себя назойливую мошкару.
Петров еще раз окинул взглядом помещение и, немного запоздало, решил уточнить свою задачу, поскольку осматривать здесь было особо нечего. Он уже потянулся к кнопке передатчика, закрепленной на правой стороне камуфляжной куртки, как вдруг сидящий перед ним мужчина что-то негромко и отрывисто сказал. Он даже не оборачивался к вошедшему, но Петров был уверен, что обращаются к нему.
– Что ты сказал, дядя? – боец сделал широкий шаг и навис над мужиком, заглядывая ему через плечо. Мужчина, в свою очередь, повернул голову и уставился на Петрова снизу вверх.
Увиденное настолько поразило бывалого вояку, что он, на какие-то доли секунды, буквально остолбенел: на Петрова смотрело его собственное лицо.
Паше хватило нескольких неразличимых мгновений, чтобы, воспользовавшись ступором бедолаги, отправить его на тот свет резким ударом кулака, раздробившего гортань и трахею Петрова.
– Еще одна бессмысленная жертва, – прошептал Паша под аккомпанемент падающего тела и закрыл глаза. К головной боли присоединилось довольно чувствительное жжение лица от вынужденно быстрой трансформации. Как пояснил Морган, Паша будет какое-то время вынужден терпеть некритичные для него боль и дискомфорт, чтобы сэкономить ограниченные ресурсы организма на более важные вещи.
– Вовсе не бессмысленная, – начал было возражать Морган, но Паша одернул его. Теперь он и без их уже привычной мыслеречи, при желании, мог понять, что хочет сказать его собеседник. А на разглагольствования времени уж точно не оставалось.
Паша постарался запихнуть подальше свою брезгливость и торопливо стал снимать с покойника его одежду. Ему нужен был не только пропуск, но и личина Петрова, чтобы пройти в нужную зону и осуществить задуманное. Помимо смены лица Паше следовало обратить внимание и на антропометрические данные жертвы, и здесь Петров, к своему несчастью, подошел лучше остальных кандидатов.
Паша облачился в камуфляж, затащил труп в промежуток между режиссерским пультом и стеной и, окинув прощальным взглядом интересующие его изображения на мониторах, вышел из комнаты. Он потратил секунду на то, чтобы перепрограммировать электронный замок на двери, а затем быстрым шагом пошел в нужном направлении.
Первый и Главный Иерарх в ожидании начала трансляции сидели в просторном зале совещаний, рядом с кабинетом генерального директора телецентра, которого, по такому случаю, отселили подальше.
– Не могу поверить, что сегодня все, наконец, закончится! – Сефербий приложил к губам пузатый бокал и сделал из него протяжный глоток, наполнив свой рот обжигающей янтарной жидкостью.
– Неправда твоя, отче, – благодушно заметил Первый, поглаживая свои холеные руки. – Сегодня все только начинается!
В отличие от своего собеседника, приканчивающего уже вторую порцию шотландского односолодового, властитель, казалось, совсем не нервничал. После ликвидации этого мелкого мерзавца Некто, который, все-таки, успел перед своей позорной кончиной неведомым пока еще для отечественных сыскарей образом испортить жизнь многих доверенных людей Первого, государь не видел особых причин для беспокойства.
Да, на Дальнем Востоке в последние дни зашевелились какие-то недобитки, недовольные нашествием узкоглазых, но ими уже занялся Семенов, а значит, дело было под контролем. Слава уже почти реабилитировался за фиаско с поисками молодого дуралея, и Первый даже начал подумывать о дальнейшем продвижении своего секретаря.
Как бы то ни было, Занозина необходимо найти! Если его ученые правы, то парень мог бы стать отличным средством для решения одной из важнейших проблем, стоящих перед Первым. Сегодня он устранит последнее препятствие для всеобъемлющей власти, но бороться со смертью пока не под силу даже ему.
– … будут перечислены? – Первый вынырнул из собственных дум и потому уловил только конец фразы Сефербия. Этот надутый лопух совсем захмелел и уставился на него своими блестящими маленькими глазками, словно жирный боров на морковку.
– Что ты сказал, отец? – Первый постарался, чтобы его голос не выдавал внезапно охватившее его отвращение к этому усатому мужеложцу. Сефербий был крайне полезным инструментом для контроля за массами, с которым, по крайней мере в данный момент, следовало обращаться аккуратно.