— Не мешай! — зашикали на него хором сотрудники.
Оглядев комнату, Митя в отчаянии закричал:
— Старый год уже ушёл?!
Председатель поднял голову и тупо посмотрел на мальчика. Митя стал сбивчиво объяснять:
— Да старичок… который хотел забрать Лёлю… С милицией…
— Какую Лёлю? — спросила счетовод.
— Девочку… ну, которую я вылепил из снега…
Все оторвались от отчёта и поглядели на Митю; даже печка с любопытством смотрела на него своими сверкающими глазами. Девушка-счетовод сокрушённо сказала:
— И чего матери смотрят… Я бы такого мальчишку…
Но Митя уже не слыхал. Он мчался по улице, не чуя под собой ног, и бормотал:
— Обманули…
Одним духом взобрался Митя по лестнице на сеновал.
— Лёля! — Никто ему не ответил.
— Лёля! — крикнул он второй раз.
В углу что-то зашевелилось: оказалось, это был воробей; он вспорхнул и исчез под застрехой.
Митя выскочил на улицу. Ни Чёрной души, ни двух других баб не было видно. В отчаянии Митя ещё раз подбежал к сеновалу и увидел следы: большие следы — баб, и рядом маленькие — Лёлины. Следы вели в лес.
— Лёля! — завопил Митя не своим голосом.
На его крик выбежала мать. Ни слова не говоря, она схватила мальчика за руку и потащила в дверь.
Митя громко кричал:
— Пусти!.. Я должен её спасти!.. Её убьют…
Но это не тронуло сердце матери. Она захлопнула дверь и посадила сына чистить картошку.
9
Доводилось ли вам когда-нибудь в большом городе, в самом центре, среди афишных тумб, троллейбусов и универмагов видеть старинную, башню с зубцами, к которой сходятся все главные улицы? Такая башня стоит посреди города Ярославля, и каждый может прочесть на дощечке: «Знаменская башня. Памятник старины. Охраняется законом».
Под её сводами живут вороны, каркая, когда звонят телефоны напротив в номерах гостиницы «Медведь». А в сумерки, в тот час, когда зажигаются огни у подъезда театра имени Волкова, вороны засыпают, и башня погружается в мрак и тишину.
Как раз к этой башне 31 декабря ровно в час дня подкатило такси, из которого вылез Старый год, замотанный башлыком с кисточкой. Он юркнул под каменные ворота и исчез в какой-то незаметной двери.
Поднимаясь но крутой лестнице, где в каждом углу пряталось каменное эхо, старичок вытащил из кармана связку старинных ключей. И остановился поражённый: дверь открыта! Что это?
Старичок полез по лестнице ещё более узкой: и вторая дверь оказалась открытой! Ахнув, Старый год побежал по третьей, винтовой, лестнице, быстро вращаясь вокруг себя, и через люк в полу попал, законен, в свою комнату с бойницами вместо окон, где посреди потолка висел огромный неподвижный маятник и вверху торчали зубчатые колёса гигантского заржавленного механизма.
— Кто здесь? — закричал Старый год.
Сверху из колёс высунулась лысая голова.
— Я… Часовой мастер!..
— Что вы тут делаете?
Часовой мастер сказал вежливо:
— Дело в том, что горсовет поручил мне к Новому году починить часы этой башни.
— Эти часы нельзя починить! — зашипел Старый год. — Знаете ли вы, что они стоят со времён царицы Анны Иоанновны?!
— Мне ли это не знать! — заносчиво сказал мастер.
Это был известный мастер Петушков из артели «Точное время». Он славился тем, что мог ответить абсолютно на все вопросы, которые ему задавали или могли задать. Он знал всё… Как и чем на козырьке кепки свести чернильное пятно, и сколько перьев у воробья, который только что родился, и как солили огурцы во времена Ивана Калиты… И на всё он отвечал без запинки.
Вот и сейчас, спустившись на каменный пол, Петушков сказал:
— Верно. Эти часы починить нельзя. Их чинили уже три раза: первый раз при царице Елизавете, когда их сломали пьяные стрельцы, качаясь на маятнике, второй раз…
Но Старый год его перебил:
— Прощайте! Мне некогда!
Петушков обидчиво поклонился и пошёл к люку.
— Не оступитесь на лестнице, когда будете спускаться, — проворчал Старый год.
— Благодарю вас, — сказал Петушков, исчезая в полу. — Желаю приятно встретить Новый год!
— Дурак, — буркнул под нос Старый год и захлопнул за мастером крышку люка.
Он подошёл к окошку-бойнице и посмотрел вниз. В эту секунду сквозь серую щель в тучах на город брызнуло солнце. И засверкали сосульки, прицепившиеся ко всем крышам и водосточным трубам. И в доме напротив через двойные рамы солнце осветило, как в кинематографе, чью-то маму: она стояла на табуретке и украшала ёлку. А у перекрёстка засиял металлический обруч уличных часов, и на блистающем циферблате стрелка подскочила ещё дальше, ещё ближе к концу года.
По улицам ехали машины; к некоторым были привязаны ёлки. Шли прохожие; они несли торты и игрушки. Серебряные горлышки шампанского торчали из корзин и карманов.
Неожиданный запах сдобного теста струйкой поднялся из какой-то булочной и коснулся носа Старого года. Старичок сердито чихнул.
— Дураки, — сказал он и скрестил руки на груди, как Мефистофель. — Они думают, что встретят Новый год! Они не знают, что я решил остаться! И двенадцать часов никогда не пробьёт! И шампанское останется нераскрытым! И до конца времён будет 31 декабря!
10
Хохоча хриплыми голосами, снежные бабы играли с Лёлей в снежки. Они швыряли их по-девчоночьи — сверху вниз, не попадая друг в друга. Было это на берегу Щучьего озера, маленького покрытого льдом, заметённого снегом.
Вокруг озера лежал снег разных оттенков: высокие шапки снега на пнях, резной переплёт снега на сучьях бурелома, кружевные зонты елей, серебристая снежная пыль, осыпающаяся с ветвей. И среди этого белого царства краснела тёмная гроздь рябины.
Наигравшись, снежные бабы сели на пни, а Лёля, смеясь, прислонилась к заиндевевшему стволу высокой сосны. Девочка запыхалась.
— Ах, сердце… — весело сказала она, держась рукой за грудь.
У баб сразу слетели улыбки, они алчно переглянулись.
— Продашь? — спросила, облизнувшись, Продажная душа.
Она вытащила толстую пачку замусоленных рублёвок, плюнула на пальцы, отсчитала три бумажки.
— Хорошо даю, — сказала она, протянув Лёле деньги.
— За что? — спросила Лёля.
— Сердце твоё покупаю.
— Сердце? — удивилась Лёля. — А как же я, буду без сердца?
— Ну и что, — сказала баба. — На свете будет ещё одна девчонка без сердца. Их сколько угодно!
И опять протянула деньги.
— Берёшь?
Лёля спрятала руки за спину.
Баба фыркнула.
— Чего боишься? Не обману! — Продажная душа ударила себя в грудь. — Я у одного мальчика купила сердце. Так он даже благодарил. Ему за уроки мама и папа стали платить: выучил урок — плати, ещё выучил — опять плати!.. — Протянула деньги. — Бери трёшку!
— Нет, — сказала Лёля.
— Можно подумать, что у неё в груди бриллиант!.. Детские часики, красная цена — гривенник! А я, дура, даю тебе трёшку! Бери, а то передумаю!
Лёля опять замотала головой.
— Ладно! — сказала Продажная душа. — Тогда давай так: ты мне — игрушечные, я тебе заводные — с музыкой!