Только вот на берегу на раскладном табурете сидел с удочкой и газетой самый обычный рыбак: усатый, в серых портках и тельняшке. Рядом с ним дремал каштановый спаниель и сонно подёргивал кончиком хвоста. Даже и нападать на таких стыдно. Но Королева не терпела в своих планах ни единого изъяна, она плеснула рукой, точно стряхивала с пальцев дождевые капли, и рыбак обернулся полосатым котом. Кот, унюхав рыбу, тут же полез в ведро с уловом, загремел, разбудил спаниеля. Верный пёс кинулся защищать хозяйское добро. Шипение, рык, грохот железа о камни. Кот, раздув хвост, метнулся к осинам, а спаниель умчался следом. Лоран засмеялся бы, да уздечка помешала.
Королева величественно сошла с его спины на берег и оправила подол прекрасного длинного платья, черноте которого завидовала сама ненависть. И уздечка вторила её красоте:
Королева звёздный свет
Никого прекрасней нет.
Лоран следил за Королевой, боясь упустить малейший взмах ресниц, и потому был в ярости, когда прямо на морду шлёпнулась развёрнутая газета. Он сбил её лапой на землю и невольно прочёл лид статьи:
“Вчера из кондитерской фабрики на 8-м авеню похитили сорок килограммов шоколада. Наверное, кому-то было очень грустно и одиноко”.
Какая глупость, будто шоколад может спасти от одиночества. Будто кому-то вообще может быть одиноко настолько. Лоран презрительно шаркнул лапой по газетному развороту. А номер-то старый, наверное ещё с прошлого месяца. Да, тогда ему, и правда, было немного одиноко. Но про сорок килограммов они, конечно, привирают. И вообще, кажется, это был не шоколад, а арманьяк...
Пока Лоран размышлял, уставившись в чёрные буковки на сероватой бумаге, Королева уже смотала в клубок лунный свет и теперь мастерила из него тонкую золотистую сеть. Какие же у неё изящные чуткие пальцы, такими бы плести не ловчую сеть, а воздушное кружево для платьев фей. Но Королеве нужна была сеть, и она бросила золотое плетение на поверхность озера, укрыв его от берега до берега.
От ночи осталась лишь треть, пора было торопиться. Королева запустила руку в мешок и набрала полный кулак хлебных крошек. Бросила их на сеть и тревожно замерла. Лоран тоже застыл, глядя на поверхность озера, хранившую гордую неподвижность. Даже не верилось, что под ней есть что-то живое, будто они с Королевой ждали, как из толщи асфальта выпорхнет бабочка. Но она выпорхнула.
Рябь не дёрнула тёмную воду, та просто расступилась, выпуская своё любимое дитя. Громадную птицу, закованную в сияющую перламутровую чешую, с крыльями нежными и полупрозрачными, точно цветки вьюнка, - такие разорвёт в клочья первый же встречный ветер. Птица устремилась ввысь с тем счастьем, с каким может жаждать полёта лишь существо, грезившее о нём три столетия. Но сеть из лунного света натянулась и охватила скользкое вёрткое тело. Лорану почему то, на одну крошечную секунду, стало жаль птицу-рыбу. Глупая, рванулась бы с силой, пробила золотую вязь, освободилась... Но нет, она потрясла хохлатой головой и принялась выщипывать хлебные крошки длинным острым клювом, сильнее запутываясь в сети.
И тогда Лоран прыгнул.
Пролетел до средины озера и когтями, зубами нацелился в шею птицы-рыбы. Глухо скрежетнула чешуя. Лоран заскользил вниз по перламутровой спине. Лунный свет боялся его чёрных лап, и сеть под ним начала расползаться. Птица забила крыльями, выпутываясь из ловушки. Ткнула Лорана клювом. Раз, другой. Чёрные перья посыпались в воду. Лоран и сам едва туда не рухнул - вцепился в птичьи лапы. Птица тряхнула ими, поднялась выше, сбрасывая ошмётки сети с крыльев. Лоран удержался. Она брыкалась и билась, пока волк, намертво вгрызшись, тянул вниз. Ему бы отцепиться, самому прыгнуть в небо, а потом напасть, да клюв проткнул бедро задней лапы, и та болталась, точно чужая. Из прорванного бока сочилась кровь, с каждой каплей забирая силы. Лоран изловчился, подтянулся и прорвал нежное брюхо птицы. Та страшно вскрикнула. Озеро вдруг отразило их обоих, будто разомкнуло веки, чтобы огромным блестящим глазом увидеть, как гибнет его дитя.
Лоран упёрся тремя лапами в воздух, перехватил обмякшую птицу-рыбу за шею и потащил добычу Королеве. Чтобы бросить к её ногам, чтобы насладиться её похвалой или хотя бы тенью одобрения. Он ведь заслужил, заслужил, хоть и казалось, что тащит к берегу неподъёмный мешок вины.
- Дурень. Ещё бы немного, и рассвет, - Королева ткнула Лорана в бок мыском туфли-лодочки и принялась спешно потрошить рыбу-птицу.
Она не забрала ни сверкающую перламутровую чешую, ни отрез тончайших крыльев, лишь вонючие скользкие внутренности. А потом велела Лорану нестись домой. Не хромать, не ползти - нестись. Шпоры и рвущая уголки губ уздечка подкрепили её приказ.