Лоран ввалился в открытое окно своей комнатки вместе с рассветными лучами. Вороньи перья осыпались с него все разом, будто он был чёрным деревом и внезапно наступила осень. Обернувшись маленькими волками, перья разбежались по углам, попрятались под кровать, под шкаф, забились между половицами. А сам Лоран, шатаясь от ран, нанесённых птицей, и от тысячи кровящих ссадин, оставшихся от слетевших перьев, рухнул на кровать. Теперь, с человеческим ртом и без уздечки, он мог бы от души посмеяться над полосатым котом-рыбаком и его кудрявой псиной, но проделка Королевы больше не казалась такой уж смешной. Лучше бы осталась волчья пасть, мог бы хоть завыть.
На первом этаже, прямо под его комнатой, начал оживать зал ресторана “Старое пианино”. Лоран мог поклясться, что слышал звон ложечек о фарфоровые кофейные чашки, даже хруст корочки свежевыпеченного рогалика. Будто кто-то с аппетитом вгрызается в его собственные кости, и золотистые крошки летят на блюдечко и скатерть. Скатерть... Откуда здесь скатерть? Только простыни. Мокрые холодные простыни. Лоран застонал.
Внизу гремели подносы, кто-то разбил тарелку, ах простите, ах как неловко. Гомон, гомон. Каблуки по паркету вперёд-назад. Маленький дверной колокольчик настоящим взрослым колоколом бьёт в голове. Перевернуться, надо перевернуться. Кровь присохла к простыне, а теперь отрывалась с корочкой, или прямо с мясом. “Молодой человек, вы заняли мой столик”.
А потом скрипнула и хлопнула крышка пианино. Лоран благодарно прикрыл глаза. Сейчас, сейчас, он знал, сейчас будет легче. Сейчас. Чьи-то пальцы извлекли из пианино первые ноты. Осторожные, как прикосновение к шкуре дикого зверя. А за ними лёгкие и свободные, будто инструмент, наконец, узнал музыканта.
Музыка звучала всё тем же звоном посуды и гомоном посетителей, а ещё немного стуком трамвайных колёс о рельсы. Уютная и настоящая. Такую не сочиняют, не записывают нотами. Её рассказывают случайному попутчику в поезде, перескакивая с одного на другое. Лоран расслабился. Даже боль будто бы перестала ныть над ухом, присмирела. Он лежал, пытаясь представить человека, игравшего на пианино. Наверное, самый обычный, по такому и не скажешь. Или наоборот? Лоран задумался, почему он всё ещё не познакомился с этим пианистом. А потом задремал.
К вечеру Лоран смог подняться и даже принять душ. Ссадины от слетевших перьев полностью зажили, остались только раны, нанесённые клювом птицы-рыбы, да и то не такие глубокие. Он оделся и, немного припадая на левую ногу, спустился в зал ресторана.
- Передайте моё почтение Королеве, - шепнул ему старик в клетчатом пиджаке.
- Пусть Королева сжалится над моей дочерью, - взмолился толстяк с тростью.
- Не могла бы Королева...
Лоран слегка кивнул старику, на остальных просителей не глянул. Королева ненавидела людишек. Чуть меньше - тех, что её превозносили. А у Лорана вовсе не было повода их любить. Вообще ими интересоваться. Разве что пианистом...
Лоран сел за столик поближе к инструменту, сунул в зубы “Житан” и закурил. Курить здесь было нельзя, но никто не смел ему об этом сказать. Вытянув вперёд ноги и выпустив дым изо рта, Лоран обратил взгляд на пианистку. Пианистку, надо же. Совсем девочка, даже платье в мелкий цветочек будто бы мамино - велико в груди. Может, собери она волосы, и смотрелась бы старше, а взъерошенная, с веснушками, сплошь усыпавшими щёки, - дворовая девчонка. И кто только её за инструмент пустил... Лоран усмехнулся, когда пианистка под его неотрывным взглядом заёрзала на стуле.
Платье, конечно, малость велико, но и в таком видно, что фигурка у девочки ладная. А волосы - густые, тёмные, точно старинная древесина - прятать в причёску жалко. Когда пианистка доиграла, Лоран затушил сигарету и подошёл к ней. Надо же, какие глаза: синие-синие.
- Знаешь, твоя музыка меня исцелила.
- Знаю.
Он облокотился на пианино и, склонив голову набок, продолжил изучать девочку. Хорошо, что она ответила вот так просто. Без страха, без заискиваний. Лоран как-то даже отвык от такого.
- Может ещё поиграешь? Нога болит.
- Всё ещё? - удивилась она. - Ты уже должен назвать своё имя и узнать, что меня зовут Мари. Ну ладно, ничего. Меня зовут Мари, Лоран. Конечно, поиграю ещё.
- Спасибо, Мари.
Лоран улыбнулся; странная она немного, эта девочка. Бывает такое, что человек странный, и хочется держаться от него подальше, а к её странности хотелось быть поближе.
Пока Мари играла - играла для него, - Лоран смотрел не на её руки, а на шею, будто не пальцы создавали музыку, а она выходила откуда-то изнутри самой Мари. Лилась по грудной клетке, просачивалась через шею, охваченную синей ленточкой. Наверняка все спрашивают, зачем она. Лоран не спросил.