— Здравствуй, Анни!
Только она успела сесть за столик в дальнем углу зала и переброситься несколькими словами со знакомым официантом, как глубокий хрипловатый голос Хадсона заставил ее вжаться в кресло. Собравшись с духом, она подняла голову.
— Здравствуй.
Слава Богу, он один! Ей удалось улыбнуться почти искренней улыбкой.
— Ужинаешь в одиночестве? — мягко спросил он.
Не доверяя своему голосу, Марианна просто кивнула.
— Не возражаешь, если я к тебе присоединюсь? — Казалось, ему и в голову не приходило, что она может отказать.
— Я… Но…
— Пока ты раздумываешь, я присяду.
В голосе его звучала сталь, и Марианна ответила грубее, чем ей хотелось бы:
— Тебе не приходит в голову, что я могу и отказаться?
— Слишком поздно. — Он усмехнулся, не сводя с нее пристальных глаз. — Я уже сижу. Не станешь же ты устраивать сцену перед отъездом? — поддразнил он ее.
Марианна хотела ответить язвительным замечанием, но помешало появление официанта. «Оно и к лучшему», — подумала Марианна, наблюдая, как Хадсон заказывает большую бутылку вина. Сейчас ей как никогда необходимы серьезность, спокойствие и собранность.
Но одно дело — решить, другое — выполнить.
Официант согнулся в поклоне, встряхнув угольно-черными волосами, и исчез с услужливой улыбкой на устах.
— А где же наш милый, добродушный Кийт? — лениво протянул Хадсон, передразнивая характеристику, данную Кийту Марианной несколько дней назад.
На языке у нее уже вертелся резкий ответ, но она прикусила язык. Не стоит Хадсону знать, что все остальные уехали. Тогда придется объяснять, почему она осталась здесь в одиночестве. Кстати, а почему? Ей ничего не стоило уговорить кого-нибудь из друзей задержаться и поездить вместе с ней по Марокко. Но Марианна решила остаться одна — и теперь досадовала на свое решение. Пожалуй, Хадсон увидит в ней несчастную, всеми брошенную бедняжку. И перед мысленным взором ее вновь всплыла рыжеволосая красавица.
Она небрежно пожала плечами.
— Кийт? Откуда мне знать, где он? Я тебе уже объясняла: мы просто коллеги. Он не обязан передо мной отчитываться.
— Да я что-то и остальных не вижу. — Ястребиным взором он окинул обеденный зал. — Они подойдут позже?
— Нет, — с рассчитанной небрежностью ответила Марианна. — Я думала, что в кои-то веки получила возможность поесть в тишине и покое. — И она надменно подняла тонкие брови. — А где же твои друзья? Что-то их не видно.
— Увы, да, — лениво улыбнулся Хадсон. — Мы здесь только вдвоем — ты и я.
В это время у стола появился официант с меню в руках. Начался обычный ритуал заказа, и Марианне стало немного легче. Однако всякий раз, когда Хадсон бросал на нее взгляд, она чувствовала, как сердце колотится о ребра.
— Ты, кажется, скоро возвращаешься в Англию, — поигрывая бокалом, заметил Хадсон, как только они снова остались одни. — Ведь твоя работа почти закончена.
— Да, — кивнула Марианна, не желая вдаваться в объяснения, и поспешно спросила: — А ты когда уезжаешь?
— Через несколько дней, — ответил он с безразличной улыбкой. — Анни, расскажи мне о своей работе, — предложил он. — Очевидно, твое дело действительно тебя увлекает и, не сомневаюсь, хорошо тебе удается.
Марианна не улыбнулась в ответ: она лихорадочно соображала, какой смысл может таиться в столь безобидном на первый взгляд интересе к ее работе. Но, так ничего и не поняв, решила понимать слова буквально. Так безопаснее.
— Я люблю свою работу, — тихо призналась она. — Мой отец — родной отец — увлекался фотографией и по выходным всегда брал меня с собой «на натуру». Шотландия — просто мечта для фотографа! А потом, когда приехала в Лондон, я выяснила, что фотографы там всегда в цене, и… вот так все и получилось, — неловко закончила она.
— Да, повезло, — протянул Хадсон.
В его тоне Марианне почудилось что-то насмешливо-оскорбительное, но она смело продолжала:
— Да, повезло. Многие неопытные фотографы не проходят даже первого интервью, но мне Кийт решил дать шанс.
— Как только тебя увидел, — безразлично уронил Хадсон. — Как мило с его стороны.
— Да, вот так все…
— … так все и случилось, — подхватил он. — Что ж, Анни, тебе и вправду повезло. Итак, ты довольна жизнью и олицетворяешь собой счастливую современную женщину? Сильная, яркая, удовлетворенная…
Последнее слово Хадсон насмешливо растянул, вложив в него очевидный сексуальный смысл. Марианна багрово покраснела. В его словах звучал вызов и еще что-то такое, от чего в самой сердцевине ее существа родилась тупая, ноющая боль.
— Еще вина? — предложил Хадсон.
Только сейчас Марианна заметила, что осушила весь бокал. Хадсон немедленно налил еще, и Марианна предупредила себя, что этот бокал будет последним. Красное вино с фруктовым запахом безобидно только с виду, а ей сейчас необходима ясная голова.
Однако алкоголь помог ей приободриться. Марианна легко поддерживала разговор, избегая томительных пауз, и только два часа спустя, когда официант принес кофе, сообразила, что, пожалуй, выпила лишнего.
«Чего он добивается? Хочет напоить меня и соблазнить?» — мрачно размышляла Марианна. Ему известно, что ее командировка подходит к концу. Он один, она одна. Да, надо было сразу догадаться.
— Анни, что случилось?
Поежившись под его пристальным взглядом, Марианна широко и фальшиво улыбнулась.
— Случилось? Бог с тобой, что могло случиться? Такой прекрасный ужин.
— Ужином ты довольна, так, может быть, тебе не нравится компания? — Голос его звучал шутливо, но серые глаза были холодны как лед.
Марианна вздрогнула, вдруг осознав, что все эти два часа Хадсон играл роль. Роль внимательного и галантного кавалера. Но все это — притворство, скрывающее истинные чувства. Веселой болтовней и анекдотами он, словно дымовой завесой, маскировал работу своего безжалостного и острого, как шпага, ума. Он чувствует себя как в зале суда — зорко следит за противником и выбирает, куда нанести удар. При этой мысли у Марианны закружилась голова и кожа покрылась мурашками.
— Нет, что ты! — поспешно ответила она. — Я просто устала. Знаешь, столько дней напряженной работы. — Она робко улыбнулась и получила ответную улыбку.
— Возможно, — заметил Хадсон, взглянув на тяжелые наручные часы в золотом корпусе. — Но еще слишком рано, чтобы ложиться спать?
— Д-да… — Марианна не могла понять, куда он клонит, видела только, что серые глаза его блестят опасным блеском.
— Может быть, Кийт приготовил для тебя работу на вечер?
— Нет. То есть… не думаю… нет, ничего не назначено. — Услышав собственный голос, превратившийся в какой-то лепет, она замолкла и строго приказала себе успокоиться. — Думаю, сегодня все рано лягут, — неловко закончила она наконец. — Мы все устали.
— Да, разумеется. — Голос его стал холоднее. — Кажется, они как раз сейчас отплывают, верно?
Он знал! Он все это время знал!
— Чего ты боишься? — спросил он. — Думаешь, если я пойму, что ты одна, тут же наброшусь на тебя и изнасилую? Или начну досаждать, преследуя по пятам?
— Нет, конечно, я ни о чем таком не думала! — покраснев, смущенно ответила Марианна.
— Нет? Прости, не верю. — В серых глазах его таилось нечто глубокое, но непонятное Марианне. Гнев? Горечь? Уязвленная гордость?
— Хадсон, я вовсе не… — начала Марианна, но Хадсон прервал ее со своей обычной самоуверенной властностью:
— Не трудись оправдываться, Анни, мне малоинтересны твои объяснения. Вижу, ты действительно устала, так что…
— Хадсон…
— Спокойной ночи, Анни, приятных снов.
Эти слова он произнес таким тоном, что продолжать разговор было невозможно. Секунда — и Хадсон исчез, только в дверях обеденного зала мелькнули его гордый профиль и разворот атлетических плеч.
Расширенными от боли глазами Марианна смотрела ему вслед. Черт бы его побрал! Она не хочет, чтобы все кончилось так! Он снова ничего не понял и теперь будет презирать ее еще сильнее, чем раньше! Что делать? Бежать за ним? Объяснить все о своей поездке? Попрощаться как следует? Она застыла в кресле, пораженная этой мыслью. Что значит «как следует»? Молить его о прощении? Может быть, сказать то, что говорить нельзя? Нет, это безумие! Будь благоразумна, Марианна!