– Нет. Сначала в обморок, потом в истерику. Затем замуж.
Я не сдержала ухмылки.
– Но та двести пятая. Она обычная. А ты особенная. У тебя должен быть план.
План был. Хиленький. Сначала встретиться с Горынычем. Затем предложить обсудить всё, как взрослым людям. То есть взрослым тварям. То есть… В общем, как взрослым. А можно ещё его накормить до отвала, чтобы он подобрел. Сытые ведь все добрые? Или накормить, а затем уже поговорить. Я не решила. Но то, что кулаками махать не собираюсь – это точно. Да и не умею я. Если честно.
Встретилась взглядом с Ягой и решила подарить и ей, и себе надежду. Кстати, ещё один плюс пребывания здесь – понемногу становлюсь не только оптимистом, но и профессионалом самоубеждения.
– Чудес я не творю, – начала осторожно. – Но смекалкой обладаю. И храбростью немного.
На меня смотрели с подозрением. Стало обидно. Я же не беспомощная какая-то! Подумаешь, Змей! И дальше стала самоубеждаться поувереннее.
– С Горынычем не сражалась, это правда, – подготовилась загибать пальцы. – Но человека от гибели спасала. И не раз.
В глазах напротив вспыхнуло любопытство.
Я приосанилась. А что? Почти не врала. Спасать действительно спасала. Аньку мою любимую. Раз двести, если не больше. Она влюблялась, а ей сердце разбивали снова и снова. Анька рыдала и каждый раз умирала в моих объятьях под слезливую музыку. Жить она не хотела, видеть ЕГО не хотела, а покушать всегда пожалуйста. После того, как подруга чудесным образом воскресала от слова «пирожное», мы шли в магазин и покупали что-нибудь повкуснее и с большим количеством крема.
Минуту назад она умирала, и сердце у неё болело, и ноги, и руки, и душа, естественно. А потом р-раз! И пирожное открывало резервы здоровья и новые возможности для Той Самой Настоящей Любви.
Магия!
Я зажала большой палец:
– Однажды человек едва не утонул. А я спасла.
И Яга, и лягушка посмотрели с уважением.
Я им не лгала! Всего лишь чуть-чуть не договорила, не раскрыла, так сказать, всех тонкостей. Утопленник был. Анька. Утонула она в моей ванне. Когда пришла уже зарёванная. Тонула в пене – она так нервы успокаивала, под плаксивую мелодию: что-то попсовое и заунывное. И хоть тонула не по-настоящему, а утонуть могла. В своём нежелании признавать очевидного: принц оказался не принцем, а козлом; её пятьдесят четыре килограмма здесь были ни при чём; парни бывают разные, но она выбирает одинаковых.
Анька очень пыталась захлебнуться в слезах, особенно, когда у неё даже из пены не получилось сердечко – оно расплылось – но я, как верная подруга принесла из морозилки мороженое – от пирожных мы тогда взяли передышку, – и произошло чудо. Анька передумала тонуть.
Сказочным существам я естественно ничего такого не рассказала. Пусть лучше думают, будто я крутая. Так и им легче, и мне спокойнее. А то вечер близится, а план, как вы помните, так себе.
Загнула указательный:
– А как-то мне пришлось лезть на дерево, чтобы тот, кто туда залез, не пострадал.
На самом деле этим кем-то была кошка. Причём прыткая и ловкая. Деревья – её любимая стихия. Будто родилась птицей. В спасении Фёкла не нуждалась, но она так громко оттуда орала в обиде на жадину-хозяйку, не давшую колбасы, что мои нервы не выдержали. Я благополучно её спустила с ветки, и сама накормила.
Жалостливой я была в двенадцать лет. А ещё глупой. Оказывается, Фёкле колбасу врач запретил. Но не будем о грустном.
В ход пошёл средний палец – любимый Анькой в общении с бывшими «принцами».
– Когда в институте училась, преподавателя спасла, – я честными-пречестными глазами смотрела на старуху и видела: та мне верит. Чего не сказать о лягушке.
– И от чего же? – хмыкнула та, и я поняла: наша дружба закончилась на косметичке.
– От убийства, – тоже позволила себе ухмылку.
Яга всплеснула руками, бородавчатая промолчала. Верьте, не верьте, а это правда. Одногруппник мой, Стасик, был тем ещё любителем выпить. И как-то раз явился на пару вместе «с белочкой». И с бутылочкой. Семён Аркадьевич, препод, орал, угрожал. В общем, пытался по-разному парня приструнить, а когда тот в пьяном угаре ляпнул, будто гуляет с дочкой Аркадьича, дело едва не дошло до убийства. На словах. Но это же нюанс.
Стасик, естественно, ни с какой дочкой не гулял: сдалась ему тётка, годная в мамы. Но Степан Аркадьевич был преподавателем с ранимой душой и очень высоким мнением о своей Ниночке, поэтому подобное заявление со стороны студента галёрки не могло остаться не замеченным.
Я вмешалась в их бурный диалог, пообещав позднее преподу всё-всё объяснить, а поскольку к лучшим студенткам прислушиваются, Аркадьич согласился.