...Проносятся стремительные легкие пассажи солирующей скрипки — создается впечатление, что это пробегает ветерок по воде, волнуя ее легкой рябью. Все большим волнением наполняется музыка, слышно, как бурлят волны. И вот уже разыгрывается настоящая буря. Римский-Корсаков хорошо знал, что такое буря на море, он их переживал не раз. ”Представь себе темную ночь, — писал он в 1863 году матери из плавания, — ветер ревет с угрожающей силой, огромные водяные горы подымаются с обеих сторон, закрывая собою горизонт; некоторые из них со страшной силой вкатываются на палубу; изредка луна, выглядывая из-за несущихся туч, освещает разъяренное море...” Примерно такое зрелище изобразил композитор в ярчайшей звукописной картине. В музыке слышны голоса разбушевавшейся стихии — грохот грома, стоны и рев моря. Знакомые темы сюиты резко изменились. Мелодия, которая только что была такой величественной и спокойной, наполняется неистовой силой, ее играют не струнные, как вначале, а ”тяжелозвучные” медные инструменты, а затем и весь оркестр. Колыханья сопровождения превращаются теперь в бурные вздымающиеся звуковые волны, пронзителен свист и завывание ветра... Тревожно, с отчаяньем звучат возгласы духовых инструментов. Не выдержать Синдбадову кораблю такого натиска стихии! Но нет — вот он, раскачиваясь, появляется снова среди волн: плавная музыкальная тема в высоком регистре скрипок звучит по-прежнему мягко и безмятежно. Целы и судно, и путешественники. А море уже вновь неузнаваемо преобразилось. Как оно теперь тихо и ласково! Снова с медлительной мерностью катятся ”волны” сопровождения (струнные и деревянные), а мелодия на этом мягком фоне так светла и покойна в прозрачном звучании солирующих высоких инструментов — ее играют флейта, затем гобой, скрипки. В последний раз слышится ”плывущая” тема корабля и тает, уносится в замирающих тихих звуках. Кажется, видишь сам корабль — далеко-далеко на горизонте скользящий по ровной воде, гордо несущий свои белые паруса. Отважный Синдбад устремляется навстречу новым чудесам и неведомым приключениям.
”...Дошло до меня, о великий царь...” — так начинает Шехеразада каждую свою новую сказку. Этим словам как бы соответствует появляющаяся в начале каждой части сюиты (кроме третьей) вдохновенная мелодия скрипки — тема Шехеразады. На этот раз — во второй части — рассказчица ведет повествование от имени своего героя, царевича-календера.
...Как-то ночью, рассказывала Шехеразада, в один дом постучались три путника, три странствующих монаха — календера. Их легко было отличить от других людей, так как они носили совсем особые одежды, а головы, брови и подбородки у них были выбриты. Эти три странника оказались бывшими царевичами. Козни недобрых людей и злых духов-джиннов лишили их не только богатства, но и отчего дома, заставив скитаться по белу свету бедными странниками.
Много удивительных, а порой и страшных приключений досталось на долю всех трех календеров. Каждый из них сказал хозяевам дома, что с ним случилась такая история, которая, ”будь она написана иглами в уголках глаз, послужила бы назиданием для поучающихся” (так уж принято выражаться на Востоке — иносказательно и причудливо). Одного царевича приговорили к смерти, и ему с трудом удалось спастись; другой вступил в единоборство с всесильным джинном, который превратил его в обезьяну. Жизнь его так полна страданий, говорит он, что
Третий терпел кораблекрушение, на безлюдном острове нечаянно убил человека, которого душевно любил, попал в таинственные сокровищницы, полные драгоценностей, летал на крылатом коне.
Какие именно рассказы и какого календера передал Римский-Корсаков во второй части сюиты? Этого сказать никто не может. Композитор в своей ”Шехеразаде” не иллюстрировал сказку, но воссоздавал ее. И в "Рассказе царевича-календера” он нарисовал целый ряд ярких сказочных музыкальных образов. Порою их можно связать с той или иной историей из тех, что поведали три календера.