— Сможешь, — жесток взгляд Тимура. — Мы еще раз сойдемся, но не в эти шахматы, которые ты за двадцать лет тюрьмы выучил наизусть. Мы сразимся в мои шахматы, — он лишь повел рукой, и это поле боя моментально убрали, и не два раба, а чуть ли не с десяток поставили посреди ковра невероятно массивный, большой стол. Он, видно, тоже из литого золота, инкрустирован перламутром, изумрудами и алмазами.
— Здесь в два раза больше клеток, — поясняет свое изобретение Тимур, — и, соответственно, в два раза больше фигур.
— У Великого человека — все в величии! — склонил голову Молла Несарт и с явной жалобой: — Мы будем сражаться или.
— За свою башку сражайся, — рявкнул Тимур.
— А если выиграю? — тих, но тверд голос Несарта и, видя, что ответа нет, уже громче: — Слово сдержишь?
— Что ты мелешь? Я всегда свое слово держу!
— Это общеизвестно, о Великий Тимур!.. Только одно, позволь мне заметить — не всегда лишь моя башка на кону будет.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Ко мне в тюрьму твои визири приходили, просили твой сон разгадать. Однако я не гадатель. Правда, сны ты, говорят, вещие видишь, — тут Молла Несарт резко оборвал речь.
— Продолжай, — процедил Тимур.
— Продолжение сна только ты сможешь видеть. А мне, раз такая выпала честь, за свою башку или свободу до конца позволь сразиться.
Словно изучающе долго, тяжело всматривался Тимур в лицо Моллы Несарта:
— Я думал, ты шут, а ты — смелый человек. Смелость я уважаю. Ходи, ныне твой первый ход.
Эта схватка длилась очень долго. Вначале явный перевес был на стороне Тимура. Но потом, видимо, Молла Несарт приноровился к этому масштабу поединка, и когда фигур стало меньше, он и вовсе перехватил инициативу, однако дожать не смог.
— Ничья, — вслух объявил Тимур. — Может, полголовы снесем?
Раздался всеобщий хохот.
А Молла молчит, склонил голову, ждет.
— Ладно, я милосерден, — доволен Тимур, — даю тебе еще один шанс, но теперь первый ход мой.
— О Повелитель, — взмолился Молла Несарт, — ноги устали, не держат.
По природе Тимур был неулыбчив, смеяться вовсе не умел, а тут залился хрипотцой:
— Кх-кха-кха! Может, плечи твои устали от болтливой твоей башки? Так осталось недолго им страдать. Кхе-кхе-кхе.
— Давай оба сядем, — не до смеха Молле.
— Где это видано, чтобы на стульях сражались?! Я не моложе тебя, так что борись на равных. Правда, если хочешь, можешь на колени стать. Не хочешь? Вот мой первый ход, — и Повелитель, как всегда, повел в атаку правый фланг.
К середине партии — а это действо долгое, время к полуночи — когда фигур на столе значительно поубавилось, преимущество Тимура, как и его приподнятое настроение, были на высоте. Совсем по иному выглядел его соперник. Молла Несарт явно устал, совсем сник: опираясь обеими руками о массивный стол, он, наверное, больше силился устоять на своих больных ногах, нежели думать о шахматных страстях.
— Давай отдохнем, — наконец не выдержал Несарт.
— Что значит «отдохнем»? — более чем язвителен тон Тимура. — Кто отдыхает в разгар боя? Иль ты хочешь сдаться? Башку потерять? — обыденно вопрошает Властелин.
— От этих ядовитых замечаний и угроз Молла Несарт еще какое-то время держался, да хватило его ненадолго:
— Можно попросить воды?
— Ну, — щедро развел руками Повелитель, — ты кавказец, мы находимся на Кавказе. И, как мне известно, здесь гостей не принято простой водой потчевать, — он сделал жест прислуге, — сейчас тебе подадут прекрасное грузинское вино из погребов монастырей древней Мцхеты. Каков букет? А аромат? — видя, как Молла с жадностью припал к бокалу. — Внук подарил. Так ты ходи, ходи. Вот мой ответ. Что ж так взгрустнул, иль опьянел? Ходи быстрей, конец уж близок.
Молла Несарт хотел двинуть коня, как-то неловко это получилось, и тяжелая фигура упала.
— О-о! Ты совсем ослаб, — заботлив Повелитель. — Кстати, а я знаю превосходный рецепт для прилива сил и буквального омоложения, — он несколько склонился над столом, поближе к Молле, по-приятельски потрепав костлявое плечо. — К этому вину — юную красавицу, и ты — словно вновь родился.
После этих слов он грубым жестом поманил визиря, что-то шепнул ему на ухо. Очень скоро в роскошном шатре почувствовалось некое возбуждение, веяние, стало еще светлей, веселей и громче полилась музыка, потекли по воздуху пьянящие благовония, как из-под земли неожиданно появились совсем юные танцовщицы и так же незаметно исчезли. А пред столом, в сопровождении евнухов, выставили сказочную особу. Она — высокая, тонкая кость, стройна, кожа белоснежная и гладкая, на губе, искусно загримирована свежая, глубокая рана. Она еще очень юна, но в больших и бездонных темно-голубых глазах нечеловеческая испепеляющая тоска. На ней лишь полупрозрачная воздушная вуаль, открывающая всю прелесть девичьей красы, а с плеч до самого пояса спадают пышные смоляные волосы. Евнухи пытаются ее склонить, она, кусая раненую губу, изо всех сил противится.