Была уже зима, дни промозглые, хмурые, короткие. Прибыли Тамарзо и Малцаг только к вечеру, когда мир во мрак погрузился. Только там, где Повелитель, все в ярком свете, словно солнце здесь взошло — это негры-рабы всюду с факелами стоят.
А предводителя Грузии, как царя, приветствуют, лично Тимур их встречает. И как сошли они со своих бравых коней, затрубили в фанфары венецианские артисты, забили в литавры искусные персы, тут же китайские умельцы устроили невиданный доселе кавказцами сказочный фейерверк.
В честь торжества на высоком холме спешно сооружен шатер в сто метров длиною и в три десятка метров шириною, покрытый бархатом и шелками и поддерживаемый тридцатишестиметровыми столбами, расписанными белой краской и золотом. Здесь П-образно установлены столы, вдоль них добротные скамьи, а для Тимура — царственное кресло. Слева от себя он с почестями усадил сына мамлюкского султана — Фараджа, потом принца Византии Иоанна, далее послы и почетные люди из разных стран. Тамарзо и Малцаг оказались в самом конце. Справа от Тимура его сыновья — Омар-Шейх и Мираншах, внуки, визири, военачальники, старцы-мудрецы, средь которых и Молла Несарт. Лишь Едигея здесь нет, пока нельзя его представлять.
Великий эмир — ярый поборник ислама, однако сам любил выпить, пил много и подчиненных заставлял. Он первым поднял тост:
— За моего внука Улугбека! Дай Всевышний ему долгих лет жизни, во славу моего великого рода!
Потом начались хвалебные тосты за самого Повелителя, и слово дается по порядку, вначале тем, кто сидит рядом с троном. Вокруг стола распоряжается главный виночерпий, и он указывает многочисленным стольникам, какие блюда нести, какие унести, кому и сколько чего налить.
— Айт! — вдруг громогласно произнес Тимур. Все разом умолкли, не смеют шелохнуться. — Что это мой друг Тамарзо и его юный побратим совсем мало пьют, едят? А ведь это лучшее в мире грузинское вино!
— Благодарствую, Великий эмир, — согласно порядку встал азнаур. — Просто мы сидим в конце, но пьем и едим так же.
— У-у-у! — раздался недовольный гул в зале. Жестом Тимур его прекратил:
— Может, ты недоволен, что посадили тебя слишком далеко? — хочет Тимур слащаво говорить, да не выходит. — Но вы ведь так молоды.
— Великий эмир, — твердо отвечает Тамарзо, — ты как всегда прав. Мой друг Малцаг и вправду юн. Однако многие здесь, кто моложе меня, в почете сидят.
— У-у-у! — Вновь Тимур их всех угомонил, а Тамарзо, как ни в чем не бывало, продолжил:
— Но, Эмир эмиров, я не в обиде, ибо на Кавказе так и заведено — гости на лучших местах, а хозяин земли у дверей. Как видно, Великий Тимур, ты наш обычай перед уходом усвоил.
— У-у-у! — еще громче загудел зал.
— Тихо! — стукнул кулаком Повелитель и, пытаясь изобразить улыбку: — Мой грузинский друг, конечно, прав. Выпьем за него! — он залпом осушил свой бокал, посмотрел, сделал ли то же самое Тамарзо и его напарник, и, ликуя, закричал: — Ура-а-а!.. Пейте, пейте! Если это сегодня грех, то я эту ответственность беру на себя!
— Пейте, пейте во имя Всевышнего. Пейте из любви к государю — Великому Эмиру. Пейте, дабы воздать ему честь!
— За Властелина мира! — вскочив, сказал тост визирь воды.
Все встали, запрокинули головы.
— Сесть! — гневно приказал Тимур. — Что-то, я смотрю, за себя Тамарзо и его юный друг выпили до дна, а за меня лишь пригубили. Хе-хе, а по местному обычаю я тамада.[62] Исправьтесь.
Словно этого ждали, около Тамарзо и Малцага появились стольники с большими турьими рогами, до краев наполненными вином.
— До дна, если чтите тамаду и свои традиции, — постановил Тимур.
Только кавказцы хотели поднести вино ко рту, как сидящий напротив Молла Несарт что-то произнес на непонятном языке.
— Что ты сказал? — возмутился Тимур.
— О Повелитель, — Молла перешел на тюркский, — из таких турьих рогов, да за тебя — по-кавказски, негоже так пить, надо пустить кубки по кругу.
— А на каком языке ты говорил? — беспощаден тон Тимура.
— На нахском[63] — языке матери, из Тушетии.
— Так у нас есть владеющие этим языком, — он глянул в ряд почетных гостей: — Мухаммед, что Молла сказал?
Вскочил крепкий, смуглый моложавый мужчина:
— Он сказал — может, в рогах отрава.
— Ха-ха-ха! — злобно рассмеялся Тимур. — Шелудивый пес, за кого ты меня принимаешь? Пригрел змею. Ладно, — небрежно махнул он своей правой, едва сгибавшейся рукой в сторону Моллы, — в честь праздника — прощаю.
С этими словами он встал, хромая, подошел к кавказцам, молча из обоих рогов отпил по несколько глотков: