— И тогда я буду воевать? — смягчился голос Тимура.
— Ты вечен! — постановил Несарт и вкрадчивым голосом: — Лучше сразимся в шахматы.
— Ух! — издал Тимур, — истосковался. нет соперника.
— На него, — указал старик на Малцага.
— Стол сюда! — сумасшедший азарт игры с достойным соперником уже давно довлел над Тимуром.
Результат игры очевиден, ибо вновь в горах Кавказа объявился Малцаг, его образ теперь стал героико-мифическим, и он опять сколотил вокруг себя боеспособную рать. Не в открытом бою, а неожиданными выпадами снова затерзал он войска Тимура. Главную ставку обосновал в самом Дарьяльском ущелье, так что этот путь для войск Тимура стал непроходимым. И тогда Великий эмир обратился к излюбленным ухищрениям.
Вокруг Малцага люди отчаянные, да по языку, нравам и целям — разношерстные. А, как известно, у Тимура богатств не счесть, значит, везде свои агенты есть. Подкупил он, кого смог, из ближайшего окружения Малцага. А сам Малцаг то ли поднаторел в жестокости, то ли вконец разнуздался: захватил он богатый гостиный двор, что стоял на высокогорном перевале торгового пути, и расположился в нем. А этот дом, как строили тогда в горах, небольшой, с толстыми каменными стенами, одна дверь, что накрепко изнутри закрывается, и со всех сторон по узкому окну, словно бойницы.
И вот в одну зимнюю темную ночь, когда в высокогорье разгулялась свирепая пурга, так, что ничего не видно и не слышно, ублаженный прелестями красавицы Шадомы, под вой стихии, молодой богатырь спал мертвецким сном и не слышал, как снаружи кто-то осторожно подпирает дверь. Вот последнее усилие — и они вломятся. А в это время Шадома не спит, о своей горестной судьбе думает.
Молодой Малцаг с первого взгляда был очарован наложницей Тимура, и когда проник в стан врага, первым делом бросился ее искать. После освобождения Шадома еще несколько дней пребывала в опьяняющем дурмане, почти беспамятстве, а когда очнулась, горько зарыдала и стала умолять Малцага отвести ее в родной дом. Как это ни было опасно, а Малцаг решил спасти свою девушку, повез ее в самое сердце захваченной Грузии. Замка Шадомы, ее родительского очага, уже нет — одни руины. И близких никого нет, а те, что остались, с презрением отвернулись, потому что слух до них дошел: она — желанная наложница хромого Тимура, и уже не княжна, а рабыня.
Глухо, сдавленно зарыдала Шадома, упала на колени, склонив голову, но та земля, по которой отец ее носил на руках, где мать, ласково напевая, заплетала ей толстые косы, где братья ее берегли и лелеяли, теперь была сырой, холодной, чужой. И впервые она пожалела, что ее не убили. А может, самой на себя руки наложить? Тогда в ад попадет и в загробной жизни родных не увидит. Так что же делать? Как же дальше жить? Неужто она действительно отныне рабыня?.. И в это время сильные спасительные руки оторвали ее от отторгающей земли, и жаркий, с горским акцентом голос Малцага над ухом:
— Будь навечно моей, царицей!
Царица — не царица, а условия далеки от гаремных, по-горски суровые: всегда на коне, в походе, и она уже сама участвовала в бою и так привязалась к этому бесшабашному, дерзкому, почти что демоническому молодому человеку, что теперь и жизни без него не представляет, а тут, сквозь вой пурги в диких горах, кто-то в дверь среди ночи пробирается.
Растормошила Шадома богатыря, и пока он, обнажив кинжал, соображал, что случилось, она, как свирепая кошка, с криком бросилась навстречу вломившемуся предателю. И пока в дверном проеме завязалась какая-то кутерьма, не раз битый Малцаг воспользовался ходом, о котором он уже думал. Подпрыгнув, он ухватился за деревянную балку и, подтягиваясь, ногами выбил каменистый настил крыши. Вряд ли в этот момент он думал о своей царице. Правда, сторону побезопасней и со снежком он точно высматривал и резво бросился кубарем вниз. Через несколько дней Малцаг объявился на другой, северной стороне Кавказа, в стольном городе Магасе. Никто даже не подозревал, что удалой Малцаг — под которым конь лихой, оружие серебром да золотом блестит, а одежка хоть и куцеватая на его покатых плечах, все равно роскошная — всего неделю назад, бросив на произвол судьбы любимую Шадому, бежал от своих же соратников-предателей.
И теперь рядом с ним всего десятка два ратников, на вид — дикие, обросшие горцы-головорезы, так что их и в ворота города не хотели впускать. Да имя Малцаг на Кавказе уже гремит, с самим Тимуром, и не раз, встречался, оружие скрестил и даже, пусть в эпизоде, да одолел. Сам правитель Магаса и страны Сим-Сим Гайрах посчитал за честь молодого воина, закавказского соплеменника, как почетного гостя принять.