Благодаря этому маневру Тимур без особых потерь пересек Терек, стал лагерем на отдых, поджидая, когда подойдут вспомогательные войска. Узнав, что Тимур в очередной раз перехитрил его, навстречу выдвинулся Тохтамыш-хан. Ему советовали сходу ударить по врагу, утомленному ночным марш-броском, но хан решил по-своему, вроде стал лагерем на отдых.
Как бы там ни было, а Тохтамыш тоже слыл достойным полководцем. Он тоже даром времени не терял, тоже загодя готовился к поединку. Ровно в полночь, дабы вызвать панику в лагере Тимура, Тохтамыш предпринял ложную атаку. Приблизившись к лагерю, ордынцы ударили в барабаны и литавры, затрубили в рога и стали выкрикивать боевой клич. Как писали современники, «в ту ночь Кундже-Оглан из потомства Джучи-хана, исцарапав лицо верности ногтями вероломства, убежал из лагеря Тимура вместе со своим туменом».
Этот заранее подготовленный Тохтамышем упреждающий коварный трюк не мог не сказаться на моральном духе вроде бы сплоченных войск Тимура. Ведь Кундже-Оглан был не кто иной, как потомственный царевич — Чингисид и к тому же сын покойного хана Кок-Орды Урус-хана, которого восемнадцать лет назад сверг сам Тохтамыш при помощи того же Тимура.
Солнечное затмение во все времена считалось плохим предзнаменованием. Рассчитывая на него, Тимур заслал в ряды Тохтамыша проповедников-предсказателей, которые в случае затмения должны были посеять панику среди воинов противника. Полагаясь на это, Повелитель поутру первым делом вызвал к себе Моллу Несарта, в мудрости и знаниях которого он теперь не сомневался.
— Ну что, мой ученый муж, — пытается быть вежливым Тимур, — когда же будет обещанное тобой затмение?
— Мой Повелитель, — так же вежлив и покорен Молла, — я уже говорил, то ли память меня подводит, то ли прибор, но я ошибся.
— Что ты несешь, шелудивый пес?! — вскипел Великий эмир. — Ты ж обещал затмение!
— К сожалению, я обещал, и затмение есть — это ты, как саранча, со своими варварами затмил жизнь на Кавказе. Однако у Бога хватило милости не послать нам сразу два несчастья.
— У-у-у! — злобой исходил Тимур, он готов был растерзать старика, но тут сразу несколько гонцов пали к его ногам — войска Тохтамыша ринулись в атаку, ждет приказа и Тимурова рать.
Повторяясь, отметим, в том-то и было величие Тимура, что он умел в решающий момент брать в узду чувства и волю.
Вышел Повелитель из своего шатра, стоявшего на возвышении, стал оглядывать свои и вражеские позиции. В армии Тимура в основном монголы, тюрки, персы, курды, афганцы, насильно завербованные грузины, армяне, азербайджанцы и совсем немного горцев Кавказа. Ордынское войско состояло из тех же монголо-тюркитов, а также булгар, кипчаков, баш-киридов, жителей Крыма с Кафой и Азаном, а также шестидесяти тысяч русских и сорока тысяч горцев Кавказа.
Опытным взглядом полководца Тимур оценил, что позиции Тохтамыша более выгодные, ибо он напирал с севера, со стороны просторов степи, а войска Тимура были прижаты к реке, и в случае отступления места для маневра было мало. Однако именно это обстоятельство первого дня спасет армию Тимура от поражения.
Ранним утром гонец доложил Тимуру, что правое крыло войска Тохтамыша пошло в атаку: это изменник Кундже-оглан, зная слабое место в армии Тимура, начал сразу же действовать. Действовать стал и Тимур. Для усиления фланга он послал туда сына Мираншаха. Под натиском ордынцы стали отступать, а потом обратились в бегство, а это, оказалось, излюбленный монгольский маневр — ложное отступление и засада. Сам Мираншах едва спасся, но его тумену был нанесен значительный урон.
Не лучшим образом обстояло дело и на другой стороне. А ведь Тимур всегда любил атаковать прежде всего с флангов. На сей раз Тохтамыш умело использовал его уроки. Понимая, что ситуация весьма опасная, дабы воодушевить войска, Тимур сам решил двинуться к линии фронта. В сопровождении отборных воинов, под своим знаменем и бой литавр он лично возглавил наступление центра, восседая на породистом кавказском жеребце.
Как известно, передовую оборону центра всегда держала пехота. Это в основном призывники из бедноты, у которых не было коней. Под натиском тяжелой кавалерии они погибали первыми. На сей раз Тимур решил лично командовать атакой в центре.
Было очень жарко и душно. Пот, стекавший из-под золотого шлема Тимура, заливал глаза, а он и без того, по возрасту, далеко не особо видит. Да здесь и видеть нечего, все и так ощущается, все слышно, все он представляет. Под лавиной конских копыт, копий и стрел хрустели переломанные кости, над степью стоял вой, крик, непрекращающийся предсмертный мучительный стон, и запах, ой, как знаком и любим этот запах крови, пота, испражнений. И не понять, где человек, где конь. Все это по-скотски сплелось, месиво — ничего не различить. В возбуждении Тимур кричит: