Что, вообще — дальше–то?
Вдобавок его преследует кто–то: кто–то совершенно непонятный — старик что–то знает, но случая толком расспросить его об этом до сих пор так и не представилось: в этой круговерти событий, хлопот, мелких бытовых нужд, без которых невозможна никакая жизнь. Зачем преследует? Что этим невнятным «им» от него нужно? Или он сам для чего–то «им» нужен? Они хотят что–то сделать с ним? Убить? Не похоже… у них была масса возможностей для этого, но они ими не воспользовались, каждый раз бросали, как бы потеряв всякий интерес… Погоню какую–то затеяли… Ну это, положим, понятно, — с неприятным чувством ответил он сам себе, — первый раз хотели его куда–то отвезти, поняли, что без шума не получится — отстали. Затем, видимо, получив нагоняй от начальства (он продолжал рассматривать «их», проявляющих к нему такой интерес, как некое учреждение), пытались схватить, уже не обращая внимания на шум. Не получилось… Но вот и старик говорит, что носа показывать на улицу не стоит, — пока: это что значит — пока? Пока — что? А может, «они» все же хотят ему… — помочь? а старик–то - …врет? Но — снова — зачем?
Вопросы, одни вопросы… И ответы на них, похоже, таковы, что лучше бы их и не было…
Несмотря на все эти постоянные мучительные раздумья, несмотря на мрачные подозрения и леденящие душу догадки, жизнь понемногу наладилась, вошла в пусть и лежащую далеко в стороне от торной дороги, пусть и немного безумную с точки зрения обычного человека, но — более или менее ровную колею. Прошло недели три. Весна наконец вышла из своей холодноватой элегической задумчивости и принялась за дело, как следует. Дни стали по большей части ясными, солнечными, удлинились; снег теперь стаял почти весь, только в самых тенистых углах еще лежали, догнивая, упорные его остатки.
Николаша с Николай Николаевичем потихоньку, помогая друг другу, вели свое немудреное хозяйство; фактически вместе работали над добытыми шустрым стариком заказами, это отнимало большую часть дня, и они почти не виделись, сидя каждый в своей комнате, однако часто обедали вместе и почти всегда — ужинали. Ну, так — скромно, конечно.
В один из таких — светлых уже — вечеров, поговорив за ранним ужином о том о сем, оба они сидели у окна и молча, задумчиво смотрели на закатное небо; спустя некоторое время, видимо, налюбовавшись довольно, старик перевел прищуренный взгляд на молодого человека и стал, казалось, терпеливо ждать какого–то вопроса. Николаша на его взгляд ответил сначала удивленно, но потом понял, опустил глаза и, подумав, произнес:
— Я должен теперь спросить?
— У вас теперь, по крайней мере, есть такая возможность, — ответил старик, — до ночи далеко, так что — спрашивайте.
Но Николаша ничего не стал спрашивать, только поднял глаза, неожиданно снова наполнившиеся мукой и смятением. И старик принялся рассказывать сам.
Что оказалось: обретение смысла мешает понимать окружающих, мысли и слова которых лишены всякого смысла.
— То есть, молодой человек, лучше сказать, всего лишь приводит вас к осознанию факта их бессмысленности. Общение в наше время — вспомните сами — формально, но при этом никакого формального смысла не несет; слова лишь используются: сами по себе; пользование ими при этом есть самоцель, ибо подлинное их значение давно утрачено, никто уже давно не понимает их подлинного значения, не умеет ими пользоваться: но, главное — и не стремится к этому, так как просто не осознает этой утраты; образуется, знаете ли, порочный круг. Некий примитивный смысл при такого рода общении передается невербально и вообще никак не может быть формализован, или, говоря практически — адекватно передан какими–либо другими средствами, даже, например, эээ… языком жестов, или мимики. Таким образом, общение — любое, в том числе, извините за выражение, массовая информация, — старик поднял палец, — сводится к передаче ограниченного набора эмоций — неким трансцендентным образом: никто не знает — каким, и никого это, к сожалению, не интересует. В силу этого и в этом, с позволения сказать, смысле жизнь человечества ничем не отличается от жизни… кхм… стада животных, или колонии кораллов каких–нибудь.
Николай Николаевич умолк, отпил остывшего чая из чашки, и вновь продолжал:
— Более того, скажу я вам: ведь вы наверное слышали не однажды разного рода суждения о тщете человеческого существования, об отсутствии его видимого кхм… — простите — смысла, вы ведь, признайтесь, и сами, вероятно хоть раз задавали себе вопрос — в чем смысл вашей жизни, для чего вы живете? Признайтесь?