Николаша, никогда такими вопросами ранее не задававшийся, да и теперь — с трудом следивший за мудреными рассуждениями своего новоявленного наставника, кивнул, тем не менее, головой — на всякий случай. Николай Николаевич также удовлетворенно кивнул ему в ответ и продолжал:
— Так вот, скажу вам более: это и в самом деле — точно так. Отсутствие смысла в общении любого рода между людьми — есть отражение и прямое следствие его отсутствия в человеческом существовании, как таковом. Ну, посудите сами, ведь невозможно всерьез рассматривать в этом качестве сценарий рождения человека для того только, чтобы поев–попив, развивши свое, как физическое, так и — заметьте! — духовное тело — для порождения возможно большего числа себе подобных, посвятив их выращиванию и воспитанию все эти свои накопленные резервы, или — как вариант — вложив их в дальнейшее совершенствование своего собственного существа, в конце концов неизбежно, знаете ли, испустить дух, после чего потомки его, или подобных ему, закопав в землю, или иным образом избавившись от его трупа, воспроизведут все описанное точь–в–точь своею, с позволения сказать, жизнью! То есть я имею в виду сценарий, который наши оптимистически настроенные сограждане называют «жизнь ради самой жизни»… При этом тезис «искусство для искусства» именно они же объявляют нездоровым! — воскликнул старик, отчего–то вдруг распалясь.
— Однако, скажу я вам, — продолжил он после некоторой паузы, отпив еще чаю, — так было не всегда. Нет, молодой человек, не всегда. И здесь я вынужден вас предуведомить: все, что я вам рассказываю, а в особенности то, что — собираюсь, знаете ли, рассказать, является плодом моих собственных, в некотором роде, изысканий, напряженных раздумий и… в общем, раздумий. Ваше, вне всяких сомнений, право — верить мне или нет, хотя… Хотя, боюсь, у вас просто нет другого выхода, если инстинкт, знаете ли, самосохранения у вас не совсем угас еще.
Инстинкт самосохранения подавал Николаше столь явные и отчаянные сигналы, что тот лишь руками замахал.
Так Николаша стал постепенно, то с изумлением, то с ужасом постигать всю невероятную картину случившегося с ним, всю странную, по какой–то мимолетной прихоти судьбы выстроившуюся, но по–своему логичную особой, нечеловеческой логикой цепочку причин и следствий, бравшую свое начало в бесконечной нездешней дали, но концом своим накрепко прикованную теперь к нему самому.
Старик, как мог, объяснял ему, совсем не подготовленному к столь мудреным вещам, растолковывал, где нужно, теоретические, если можно так выразиться, основы и обещал вскоре обучить практическим навыкам и уловкам, которые были теперь ему необходимы:
— Для выживания, молодой человек, что уж там скрывать. Не то чтобы большая опасность грозила вашей жизни, так сказать, per se, но ежели хотите остаться самим собой…
И продолжал мудреную свою науку дальше.
Рассказчик он был неплохой, хотя невероятно занудливый, питавший слабость ко всевозможным отклонениям и отступлениям от темы, в итоге и занимавшим большую часть времени. Николаша сначала столбенел, потом злился, а потом привык, и это даже стало ему нравиться, позволяя отвлечься мыслями в сторону, взглянуть на вещи то под одним, то под другим углом; постепенно он стал замечать, как его собственное мышление начало становиться более глубоким, утонченным, приобрело несвойственную ранее цепкость. Вот только остро теперь стал ощущаться недостаток знаний, или скорее даже эрудиции, начитанности — наставник его нередко увлекался настолько, что Николаша совсем переставал понимать, о чем тот толкует.
— Трансцендентная сила, — вещал он, не замечая Николашиного недоумения, — изгнанная некогда из нашего мира, сущность которой нам — даже мне — недоступна, некоторым образом, по определению — или, лучше сказать, некая непостижимая человеческим разумом универсальная форма гармонического сверхсущностного и, знаете ли, самосознающего миропорядка продолжает искать, тем не менее, своей реализации, вернее, пытается вернуть утраченную — чего она может достичь только посредством воплощения в неких, знаете ли, медиаторах. Скажем, библейских пророков нам, по всей вероятности, следует рассматривать как ее агентов, посредников, на время возвращавших, или, может быть, следует сказать, пытавшихся возвратить утерянную гармоническую целостность трансцендентного и «реального» смыслов. Онтологически эта универсальная форма противостоит всему имманентному…
И так — часами.
Тем не менее, общее понимание у Николаши — с трудом — но все же складывалось.