А «тендеры», когда на развитие очередного сюжета созывалось сразу несколько коллективов героев, и они в предварительном честном поединке должны были определить не только кто качественнее исполнит заявленное и лучше донесет до читателя требуемое, но и сделает это за как можно меньшее вознаграждение, а в идеале – и вообще за просто так, по одному лишь велению сердца?
А новомодное поветрие в виде так называемых «сетевых» сказок, когда некую обобщенно-усредненную поучительную историю, выработанную в недрах могучих транссказочных корпораций, наемным работникам на местах предписывалось адаптировать к местным условиям с учетом национальных условий и традиций! Хотя казалось бы – что Тридесятое царство, что Тридевятое, если ведь базовые понятия добра и зла по сути-то своей инвариантны и константны, то бишь постоянны вне зависимости от пространства и времени, но кому есть дело до этих метафизических тонкостей, когда на кону стоят действительно большие деньги?..
– А деньги, Евгений Александрович? – спросил Филимонов, – Нормальные хоть?
– Да что деньги, золотой ты мой… Ты же знаешь, я всегда за идею старался. Но перепуталось, конечно, это раньше вы не то что слово поперек Сказочника сказать боялись, а и глаза поднять иной раз, ну ты помнишь… Теперь не так, теперь проще гораздо сказочника сменить, чем персонажа какого обидеть или обойти чем, ой, что ты, не приведите Высшие таинственные силы…
Филимонов помнил. Дядя Никита Кожемяка тогда, подошел к нему, отозвал в сторонку уже как равного и спросил, озираясь и даже слегка заикаясь от волнения:
– Слушай… скажи, верно люди говорят или так, попусту болтают… Правда, что у вас Илье Муромэцу двести «тонн» одного оклада положили?
– Дядь Никит, – мягко сказал Филимонов, – Вот честно скажу: мы такие вещи промеж себя не обсуждаем никогда. Делай, как говорится, что должен…
– Но все-таки? – продолжал настаивать дядь Никита, – Никому не скажу. Могила!
– Да не знаю я!
– Тебе отец разве никогда не говорил, что обманывать старших нехорошо?
– А младших обманывать – получается, хорошо, так что ли, дядь Никита?!
– Мало тебе родитель в детстве ремня давал!
– Ладно. Правда. Положили. Именно двести.
– Двести «тонн»!..
Нет, ну а что. Да, двести. Ну так это все-таки – Илья, он же такой – один на всем белом свете, во всяком случае, на обозримом историческом промежутке. Старого сказочника спросили тогда досужие любопытствующие, а скажите, мол, Евгений Александрович, сколько у вас должен тренироваться благородный герой, если он стабильно совершает по одному подвигу в день? А тот брови еще так удивленно вскинул, искренне не понимая, про что идет речь: «Если подвиг в день совершает? У меня он может вообще не тренироваться». Ну вот так. А теперь, небось, какой-нибудь Емеля меньше чем за миллион и с печи не слезет, и это при учете того обстоятельства, что он и раньше с нее не слезал никогда.
– Да, молодые сейчас от «единички» начинают разговор, – подтвердил Старый сказочник, – Причем это те, которые совсем ничего не могут. А если один раз за меч-кладенец взялся, да еще с правильной стороны – уже «полторашка»! Но тут, мой золотой, ничего не попишешь, таково веление Настоящего. Не расстраивайся.
– Да мне-то что расстраиваться, Евгений Александрович… Во всяком случае, не из-за этого точно!
– Ладно. Ну а теперь – созрел для серьезного разговора? Настроился должным образом, так сказать?
Филимонов помолчал. Потом о чем-то поразмыслил, глядя в окно. Потом сказал:
– Настроился, Евгений Александрович.
– Ты насовсем тогда со сказками закончил? Или как?
– Честно сказать?
– Родной ты мой! Ну а как же еще?!
– Честно – я не знаю…
Филимонов и правда не знал ответа на данный вопрос, хотя и часто размышлял об этом, и подсказать ему было некому, да и кто в такой ситуации подскажет. Все наваливалось как-то постепенно, исподволь, и вроде по отдельности – ерунда, а сложенное вместе... Хотя это часто так и происходит – словно бы из-за пустяков, будто бы из ничего…
А теперь – как будто все пролетело в один миг. Вот еще декабрь, вот они стоят с Ильей и Алешей на троллейбусной остановке…
Они стояли на троллейбусной остановке, и Алеша Беркович, зябко передернув плечами, сказал:
– Пошли в метро спустимся. Холодно тут стоять. Не лето на дворе. И даже уже не осень.
– Разве холодно? – удивленно переспросил Илья.
– Тебе не понять, – тут же откликнулся Беркович, – Вон, и практикант дрожит уже!