– Как скажете.
Они спустились вниз, прошли в дальний конец перрона, чтобы не смущать законопослушных пассажиров, устроились под лестницей, ведущей на пересадку. Неожиданно по ступенькам пролетела чья-то кроличья шапка.
– Занятно, – констатировал Илья Муромэц, – Все-таки чувствуется уже приближение Нового года. Ожидание, как говорится, разлито в воздухе!
Тут вслед за шапкой, щелкая пастью, гулко простучал портфель-«дипломат».
– Интересно, много там еще? – озадачился Илья.
– Тебе интересно? Мне нет, – сообщил Алеша, вытаскивая пробку, – Мы глазами хлопать будем или что?
Ждать, однако, пришлось совсем недолго, и вскорости по лестнице, в положении «сидя» и отсчитывая копчиком, пролетел и сам счастливый обладатель шапки и портфеля, аккуратно финишировав подле своего имущества.
– Порядок. Теперь все в сборе! – весело констатировал Илья, – Наливай!
А Филимонову вдруг стало так тепло и хорошо, и именно в это самое мгновение он понял, что вот теперь точно – это их Сказка будет в этот раз Новогодней, все, теперь уже точно, никуда не уйдет и не денется, и так хотелось, чтобы мгновение это продолжалось вечно, ну или хотя бы – как можно дольше…
– Не расстраивайся, практикант, – хлопнул его по плечу Илья Муромэц, возвращая в реальность, – Вечных Новогодних сказок не бывает. Да оно и скучно бы было, сказать по совести.
– А Сказка сказок? – тихо спросил Филимонов.
– Тут такое дело… – задумчиво протянул Илья.
– Последний раз вас с собой беру! Вы дело пришли делать или языками махать?! – воскликнул Алеша Беркович, быстро разлил и решительно вложил им стаканчики в руки.
А потом…
Иногда Филимонову казалось, что все пролетело в один миг. Как май выпускного класса – р-раз, и нету его. Как и не было. И только странное, щемящее какое-то чувство, которое не описать словами. Как нежданно жаркий день в сентябре, вроде бы даже руками потрогать можно, а коснись – и тут же растает. И то ли ты отстал от времени, то ли время от тебя, а если время отстанет – то уже навсегда..
Матушка тогда взяла ему билеты в детский театр, долго стояла в очереди, никак было не увернуться от приобщения к искусству. Хорошо еще, спектакль был дневной, Филимонов отсидел как на иголках, скорее домой, суббота, лапта во дворе. Влетел, и уже машут ему рукой – переодевайся быстрее, проигрываем, тебя только ждем, где бродишь, эй! И пулей наверх, на ходу стаскивая праздничную, выходную рубашку, черт, ну куда же кеды задевались, а, вот, от волнения даже зашнуровать сразу не получается сейчас, сейчас… и вдруг – дождь, ну откуда ни возьмись, все-таки весна, бывает, быстро пройдет… вот, уже и кончился, но выбегаешь – и никого нет, разошлись, а обратно уже не вышли, и встал понуро, разглядывая в луже собственное отражение… никого… все, без тебя обошлись… ты один…
А потом – лето! Ну наконец-то! И целый день с друзьями, до самого заката. Но разъезжаются потихоньку, кто куда, каникулы все-таки, того нет, а вот уже и этих, и остается последний друг, и звонишь ему, но весь день только длинные гудки в трубке… и под вечер уже мама его отвечает – «Ой, так я же ездила провожать его с утра, он разве не сказал тебе, все, до августа теперь…» И опять один, и не в радость уже никакое лето…
Филимонов возвращался тогда, с дальнего выездного подвига, брахманы тормознули на околице, частым бреднем прям стояли, экипажей пять или шесть, ну еще бы не тормознуть, такая коняга под Филимоновым, да с номерами стольного града и под княжеским титлом. Начали издалека:
– Откуда путь держит добрый молодец?
– Да так, – корректно сформулировал Филимонов, – По делам, а заодно и с друзьями повидался, с благородными своими товарищами.
– Хорошо встретили?
– Да неплохо!
– А раз хорошо встретили – стало быть, и проводили хорошо?!
«Ишь с каких козырей заходит, пес…» – подумал Филимонов. Но вслух сказал:
– Это ты к чему, служивый человек?
– К тому, что как будто запах от тебя тревожный…
– Я в дорогу ни-ни, – заверил Филимонов стражей.
– А все-таки – дыхни, мил-человек, не откажи в такой любезности!
– Хы-ы-ы-ы!!!
Ишь, морщится. Знает, что бито.
– Как-то ты неправильно дышишь, путник. Не могу я учуять запах! Давай-ка еще разок.
– Не можешь, потому что нет его, хоть я обдышу тебя всего. Могу даже поцеловать, – молвил Филимонов и, давая понять, что разговор окончен, вытащил из брахмановых рук свою подорожную.
И только потом, в дороге, вдруг накатило, прямо скрутило всего: «Это что ж такое, тридцать шесть годков, почитай, дом построил, дерево посадил, один сынок родился, второй на подходе, а теперь выходит, что я вдруг – и неправильно дышу???»