– За своими слюнями пристальнее следи!
– Да, теперь не перепутаешь, надо запомнить просто, где чей, – не унимался Беркович, – Вот, у меня вишенка. У Филимонова яблоко, у Добрыни клубничка. А у тебя там что, лапу-то убери свою богатырскую, рассмотреть не могу. Чтоб точно запомнить и не схватить ненароком!
– Да иди ты. Угомонись уже.
– Прямо как на шкафчиках в детском саду, – мечтательно произнес Филимонов.
– Точно! – сказал Алеша, – У меня ежик был, с граблями, смешной такой.
– А у меня – звездочка, – как всегда, немного поразмыслив, сообщил Илья Муромэц, – Слушайте, я тут сына как раз из садика забирал, так у него на шкафу, вот ни за что не угадаете…
– Тебя Елена Прекрасная обратно что ли домой пустила? – толкнул его в бок Алеша Беркович, – Простила что ль?
– Да не пустила, – пихнул его в ответ Илья, – Не об этом речь. Ребенка я вообще имею право своего видеть или как? Хотя бы из сада до дома довести? Короче, не об этом речь. А на шкафчике у него – страус эму. Так ему воспитательница и сказала. Я его спрашиваю: «Ты знаешь, кто это у тебя нарисован?» А он отвечает, причем важно так: «Конечно, знаю. Эмо!» Вот же дети пошли, простите нас, Высшие таинственные силы… Страус эму он еще не знает, у них половина группы и разговаривает-то еле-еле, а про эмо – уже в материале…
– А у меня флажок был, представляете! – неожиданно сказал Старый сказочник.
– У вас? – от неожиданности Алеша даже поперхнулся портвейном, – А вы разве в детский сад ходили, Евгений Саныч?
– Ну а почему нет?
– Так это когда было? Не, я знаю, вот Илья у нас, к примеру – он с уроков сбегал еще в немой кинематограф, с участием Веры Холодной, и коленями на горох еще ставили потом…
– Алексей, ты сегодня неминуемо схлопочешь у меня, – беззлобно заверил боевого товарища Муромэц, – Ну вот что ты несешь сейчас, какой кинематограф…
– Давно ходил, само собой, – подтвердил Старый сказочник, – Еще при царе Горохе. Даже при батюшке его, Горохе-старшем. Но все-таки – ходил! Так что шкафчики – это довольно древнее изобретение...
И Филимонов опять зажмурился. Эх, вот так бы и стоять, ничего не надо больше, ни подвигов каких, ничего вообще. Так бы и стоять, и слушать, как Алеша говорит: «Да, тут у нас позавчера на микрорайоне такое происшествие вышло – гнома одного с первого этажа зарезали…» А Илья удивленно распахивает глаза в ответ – «Да ты что? И за что же его так?..»
Второй в реестре персонажей значится Дама сердца. «Вы хотите сказать: Дама сердца благородного героя?» – тут же поправит внимательный, вдумчивый читатель и будет прав, но лишь отчасти. Действительно, предполагаемая при этом схема «Один герой – одна дама» является основной – но лишь для классического периода, периода традиционных представлений, ценностей и слабого взаимодействия между сказками. В то время упомянутое построение выдерживалось достаточно строго: Благородный герой один-одинешенек ковылял по единственной приличной на всю сказку дороге навстречу своей суженой, заранее ниспосланной ему Высшими таинственными силами, потому что больше, сказать по правде, податься ему было все равно некуда. Встречающиеся по пути неприятности, испытания и другие приключения справедливо рассматривались героем как удачный повод отодвинуть миг незабываемой встречи, поэтому даже самое незначительное столкновение с изможденной и отощавшей нечистью растягивалось на недели, завершаясь где-то в придорожном трактире, а то и в кювете. Дама сердца со своей стороны также не очень-то унывала в одиночестве и тоске, резонно полагая, что настираться носков и настояться у плиты она еще успеет. Схема, таким образом, предусматривала лишь одностороннее движение, делая Даму сердца пассивным заложником сюжета, простым дополнением к светлому образу Героя, тоже, кстати, не особенно избалованного обилием вариантов для выбора.
Но сказочные теория и практика не топтались на месте. Дамы сердца все решительнее и отчетливее заявляли о своих желаниях и намерениях, пока не добились в конце концов права считаться Действующими лицами наравне с персонажами мужеского полу. Поворотной точкой отсчета здесь можно считать тот момент, когда на вторичном рынке персонажей впервые был проведен обмен Благородного героя на Даму сердца. И пусть герой был старый и никудышный, а в приданое к даме дали пару трейлеров золота, неплохого негодяя и пучок нечисти – начало, что называется, было положено. Ведь до этого Старым сказочникам, менеджерам и управляющим сказок даже в голову не могло прийти, что можно «на бабу променять» нормального благородного героя, хотя бы даже и с разрушенной алкоголем психикой и вследствие этого окончательно свинтившегося с катушек. Данный обмен ознаменовал собой новую сказочную эру, и некоторые теоретики склонны даже называть его первой сказочной революцией. И пусть ни одна из участвовавших в сделке сказок не извлекла каких-то особенных дивидендов, да и сказочное общество в своей усредненной массе еще было не готово к новым веяниям – эпизод стал во многом определяющим. Впервые на сцену вышли «однополые», моно-сказки (два героя – ноль дам, и наоборот, две дамы – ноль героев), и это послужило мощным толчком к развитию. Но о возникших в этой связи новых линиях взаимодействия мы поговорим позже, пока же коротко проследим происхождение и дальнейшее качественное развитие дам сердца.