Арнольд Шварцевич и сам все хотел побеседовать с Калерой на эту деликатную тему. Может, и правда многовато тот на себя взвалил – не надорвался бы, ночами не спит и вид имеет осунувшийся. Так и сказал ему однажды:
– Калера! Может, определишься все-таки, сосредоточишься на чем-нибудь одном?
– Ну что вы! – весело бросил тогда Калера на бегу из репетиционного зала к микшерскому пульту, – Вон, Пол Маккартни, бывало – тоже один на всех инструментах давал дрозда! Или Джон Фогерти! Да мало ли примеров…
– Так-то оно так, – хмыкнул Арнольд Шварцевич, – Но проблема в том, что ты пока – не Пол Маккартни. И даже, если говорить начистоту – еще не четверть…
Хотя в целом, конечно, Калерий Егорович – молодец. Было в нем что-то такое, импонирующее. Да и стиль управления его в чем-то был схож с Руководящим – его так же лихо мотало из одной крайности в другую, с полным, фигурально выражаясь, сожжением мостов после себя. То Калера ударялся в испанское фламенко, то переходил на аутентичные народные песни на неаполитанском языке, а то вдруг записывал и выпускал нечто совсем уж неописуемое в размере «четыре-два-четыре», вышедшем, кажется, из моды еще во времена Бетховена и Баха.
Да и с поклонниками он отношения в кои-то веки наладил, никогда не боялся выйти к ним из чилл-аута даже после самых провальных концертов, поговорить по душам, обсудить по горячим следам накопившееся и наболевшее. Все-таки поклонники, даже невзирая на свой мизерный финансовый вклад в общее дело – это сила, данный расклад Арнольд Шварцевич уже четко понимал. Особенно самая радикальная и сплоченная их часть, так называемая «клака», которая неизменно занимает места в самой фан-зоне и может при случае и яйцами закидать, и гробовым, насупленным молчание напрочь сорвать выступление, или наоборот, мощно подпеть, удержав на плаву давшего «петуха» вокалиста…
Собственно, появления Калеры Арнольд Шварцевич и дожидался в тот вечер. Калера с утра еще убыл на Высший Художественный совет, причем по поводу самому неприятному. На давешнем концерте его ведущий чернокожий солист-рэпер (вот же куда завела его хваленая забугорная толерантность, переходящая уже во всеядность и неразборчивость!) в творческом экстазе с разгону прыгнул в зал вперед обеими ногами, и все бы ничего, это, в конце концов, привычный элемент шоу – да умудрился при этом сломать два пальца одному зрителю. Зритель же, как на грех, оказался не простой, а сын депутата, и сам член и акционер правления, и ведущий боярин какой-то великокняжеской корпорации, и не мог теперь подписать какую-то верительную грамоту, важную до чрезвычайности… То есть, как намекнули Арнольду Шварцевичу между строк в приватном разговоре – дело по всему заварилось политически важное. С переходом, не исключая такой вероятности, и в возможную обороно- и конкурентоспособность княжества на международной арене…
«Вот же ерунда! – в сердцах восклицал про себя Арнольд Шварцевич, – Ну если ты такая вся из себя вип-персона неприкасаемая – ну так и сиди себе согласно статусу, есть же ложа, с балдахином и занавесями, туда абы кого не пустят, там охрана с самострелами да пиками! Ну ведь сам же полез поближе к обычному, рядовому народу!»
Раздался стук в дверь, и, не дожидаясь приглашения, в кабинет вбежал Калера. Не скинув плаща, резко сел за стол, швырнул на него папку и нервно забарабанил костяшками пальцев. Общий вид и взгляд Калеры явно не сулили ничего хорошего.
– Ну?! – только и спросил Арнольд Шварцевич.
– Четыре месяца дисквалификации. В лучшем случае. На период больничного и реабилитационного периода. А то и больше, – зло сказал Калера.
Четыре месяца! Все внутри Арнольда Шварцевича рухнуло и посыпалось с отвратительным грохотом, и холодная струйка пота скатилась между лопаток. Четыре месяца без ведущего солиста! Это конец. Это псу под хвост весь утвержденный концертный график, студии, записи… Это вот в футболе, как он где-то слышал, мечтают о двух равноценных составах, хотя на практике хватило бы и одного – эх, ну какая же детская непосредственность, практически непорочность! А здесь, в шоу-бизнесе – не один и не два, а четыре, пять составом надо иметь! Неразличимых, как двое из ларца, одинаковых с лица! Иначе весь гастрольный «чёс» по провинции становится элементарно нерентабельным. Это значит теперь – штрафы, неустойки, судебные иски и преследования, и далее вплоть до описи имущества сначала коллективного, а затем и личного… это теперь остальные, неведущие солисты начнут разбегаться… с кем выходить, с кордебалетом и подтанцовкой? С этим приглашенным саксофонистом, который на самом деле даже не знает, с какой стороны в этот саксофон положено дудеть?! Все, все пропало. Все опять пропало…