Итак, согласно данной модели все началось с так называемого «Большого сказочного взрыва», следом которого являются «реликтовые» сказки, неясный отблеск которых при некотором усилии воли можно и доселе наблюдать во всех ныне текущих сказках. Первые получившиеся сказки были очень просты, в чем-то даже элементарны. Оно и неудивительно: ни герои, ни злодеи, не говоря уж о дамах сердца, еще не успели толком вызреть в первичном сказочном бульоне и обрести какие-то формы, о которых можно было бы говорить конкретно. Более того, не были даже толком сформулированы критерии так называемых «добра» и «зла», а ведь эти понятия является в некотором роде ключевыми. И сейчас не стихают, а скорее даже с удвоенной силой разгораются дискуссии на тот предмет, выработалось ли в первые секунды после Взрыва добра и зла строго поровну, а если чего-то и получилось больше, то чего же именно. Самые яростные умы, ничтоже сумняшеся, даже вводят дополнительные характеристики и формы существования этих структур, такие как «светлое зло» и «темное добро», как будто им мало того, что и так уже имеется в открытом доступе. На самом деле, единственное, что можно утверждать с уверенностью – это то, что зло, в отличие от добра, обладает ярко выраженным показателем монополярности, отчего одно зло ощутимо притягивается к другому, образуя его скопления и сверхскопления, а добро, как правило, сопровождается неуживчивым в быту характером, отчего часто и бродит по белу свету в гордом одиночестве.
Знаковым в этом споре стало создание специальной «геометрии добра и зла», в аксиоматике которой эти самые добро и зло не остаются вечно параллельными друг другу, а где-то очень далеко, почти в бесконечно удаленной точке, но все-таки разок пересекаются друг с другом, видимо, просто чтоб маленько поболтать и обсудить накопившиеся за долгий путь новости. Однако даже приблизительные координаты этой «двойной точки» назвать не решается никто, хотя бы и из чисто суеверных соображений. Дальнейшим и логичным развитием этого открытия оказалось сотворение корпускулярно-волновой теории субпроцесса. Отныне добро и зло следовало рассматривать не в отрыве одно от другого, а комплексно, с дуалистических, амбивалентных позиций, как проявляющие себя то так то эдак в зависимости от имеющихся краевых и граничных условий. Решающим козырем оказалось бы моделирование управляемого синтеза того или иного пусть бы и в минимальном объеме, не способном оказать на сложившуюся худо-бедно гармонию решающего влияния. К сожалению, здесь практика откровенно пасует перед теорией. Нехитрые расчеты неумолимо показывают, что необходимые для этого высокоэнергетические сказки по своей мощности на несколько порядков превосходят все имеющиеся на данный момент в совокупности, включая многократно Новогодние и Рождественские. А запас героизма, накопленного даже ведущими героями современности, на фоне необходимого для возложения себя на алтарь науки и просвещения – можно и вовсе рассматривать как стремительно исчезающую величину.
Важнейшим феноменологическим свойством данной модели (то есть, пока не подкрепленным расчетным фундаментом, но неоднократно наблюдаемым экспериментально) видится повторяемость сказочного процесса. Согласно ему, стили, жанры, схемы и прочие модные тренды планомерно сменяют друг друга, на сцену, сметая устаревшие и косные, выходят свежие, прогрессивные веяния, но ушедшие не исчезают бесследно, а рано или поздно возвращаются, естественно, уже на более высоком витке развития, как персонажном, так и межличностном. По факту это означает, что внимательному, вдумчивому читателю однажды начинает вдруг казаться, будто сказочные деньки остались где-то позади, все основные сказки уже написаны, и далее возможно лишь незначительное пополнение списка какими-то второстепенными деталями, но таким чересчур внимательным и излишне вдумчивым читателям и вообще порой мерещится то, чего старый сказочник и в мыслях не имел, и чего на самом-то деле и нету вовсе. Бывает, подобные интервалы могут затягиваться, но рано или поздно небосвод неминуемо озаряется ярчайшими вспышками новых и сверхновых сказок.
Да, хвала Высшим таинственным силам, хоть они и фигурируют в рассматриваемой модели с очень серьезным понижающим коэффициентом – сказочный мир ни секунды не пребывал в неподвижности, а если и пребывал, то динамические колебания в скрытой внутренней фазе его все равно продолжались. Если первые, так называемые прото-сказки, были совсем коротенькие, то затем их объем принялся стремительно нарастать, и ведущие сказки уже не гнушались выходить на рынок в двойном, а иной раз – и в тройном формате, сдирая за них с читателя плату в соответствующей пропорции, что, конечно, ощутимо било по карману преданных поклонников и вызывало в их рядах вполне справедливую критику в адрес кумиров. А всему тому виной оказались пресловутые «концептуальные» истории, когда некоторые старые сказочники, не обделенные вроде бы талантом, внезапно утратили способность излагать свои идеи и мысли в сжатом виде, и отныне для донесения их до широкой публики им потребовались масштабные, эпические полотна, о чем они этой самой публике с невероятной помпой и поведали.