– Все до единой. Как и не было никогда, – подтвердил Филимонов, – Правда, взамен появились другие. Но ведь это уже совсем другая история. А так – и завязка, и интрига, немного лирики и важный морально-нравственный вывод. В общем, все, как ты и любишь!
– Очень хорошо. Даже отлично. Только знаешь… – тут Сказочник немного помедлил, – Все это никуда не годится.
– Это почему же? – слегка обидевшись, спросил Филимонов.
– Потому что я эту сказку уже написал. И действительно, все как ты и сказал. И лирика, и вывод. Правда, в результате все сжалось до одного-единственного предложения, но ничего. «И он поспешил к метро, где немедленно и очень зло употребил…» – и Сказочник расхохотался совершенно счастливым смехом.
– Ну я же по правде спрашивал! Несерьезный ты человек, а еще сказочник. А ведь читатели – они верят тебе…
– А это чем тебе не серьезно? – отсмеявшись, задал вопрос Сказочник. Потом поднялся, зашел в избу и спустя минуту сунул Филимонову берестяную грамоту, – Ладно, вот тебе. Можешь ознакомиться, пока на стол буду стелить…
«…Когда солнце, будто кряхтя, поднялось-таки над облупленной панельной пятиэтажкой, Деревянный мальчик и Печальный клоун вылезли из послужившей им ночным укрытием коробки из-под широкоугольного телевизора и короткими перебежками, совершая противоснайперские зигзаги, кинулись через заброшенный пустырь, бывший для местного населения одновременно свалкой, площадкой выгула домашних питомцев и всесезонной автомойкой.
Время на пустыре словно остановилось, причем уже давно. Повсюду из земли торчала полусгнившая арматура, неизвестно кем и с какой целью вкопанные покрышки, ветер с шуршанием гонял туда-сюда грязные куски полиэтилена. Дополняло картину мусорного апокалипсиса бледно-туманное привидение в болтающихся до колен рукавах, которое, будто адский метроном, нудным голосом отсчитывало каждые пятнадцать секунд: «Скажи, а как ты думаешь, Девочка с голубыми волосами мне обрадуется?»
Наконец в самом конце ряда типовой застройки, длинного и безнадежного, как изложение по рассказу Толстого «После бала», показался домик с нарисованными на ставнях предметами, в которых только единокровный брат Пиросмани смог бы идентифицировать солнце, луну и звезды. Нельзя было доподлинно утверждать, что Деревянный мальчик трепетал в предвкушении новой встречи с бывшей возлюбленной своего бестолкового попутчика – но запах кипяченого молока переборол в нем как этот спонтанный приступ гетерофобии, так и тягостное воспоминание из своего тяжелого детства как он, подавившись за завтраком пенкой, наблевал дону Карлито прямо на верстак.
Девочка с голубыми волосами сидела на лавочке у подъезда и, как это зачастую и свойственно слабому полу, заедала все свои глубокие переживания и наполняла богатый внутренний мир изрядной порцией миндального печенья. Глаза у нее были заплаканные: возможно, она печалилась из-за того, что крысы утащили Деревянного мальчика из чулана, надругались и съели, возможно, вспомнила о тех трех абортах, всю правду вокруг которых она утаила от Печального клоуна во время их последней ночи, а может, это был просто один из тех дней, когда даже фарфоровая кукла способна разрыдаться безо всякой видимой на то причины и проделывать затем эту штуку с периодичностью в десять и менее минут.
Деревянный мальчик пнул ногой небрежно припаркованный у бордюра автомобиль отечественного производства, смачно плюнул ему на лобовое стекло и, мысленно пожалев о том, что даже на самые дешевые дворники с рынка в Южной гавани кто-то успел польститься до его появления, вытолкнул вперед себя так и не отошедшего от утренней абстинентной «ломки» Клоуна: «Нате, воспитывайте…» На какое-то мгновение Девочка с голубыми волосами, утратив выработанный годами стервозный самоконтроль, улыбнулась незваным гостям, но затем, быстро взяв в себя в руки, вернулась в привычное состояние: «Мальчики, ступайте немедленно чистить зубы и мыться…»
Кое-как, склонившись над проржавевшей напорной колонкой, друзья поплескали на опухшие лица холодной воды, затем Печальный клоун с тревогой пронаблюдал, как Деревянный мальчик, выдавив грязным, обкусанным ногтем прямо из середины тюбика, отчего тот согнулся, будто от удара под дых, пару секунд подержал пасту на указательном пальце и брезгливым движением стряхнул ее в водосток. Вихляя задом, прибежал Пудель и почистил им курточки кончиком хвоста. Деревянный мальчик поморщился: несмотря на всю богемность окружения, нетрадиционно ориентированных в театре не любили, особенно страдательного залога.
Наконец они воротились в дом и, усевшись за покрытый когда-то белой скатертью колченогий стол, занялись каждый своим: Деревянный мальчик одной ложкой залез по очереди в каждое блюдо, мокрыми пальцами посолил, обильно полил кетчупом, молча махнул привычную сотку и, сочно выдохнув, углубился в завтрак; на старые дрожжи легло хорошо. Печальный же клоун, сделав скорбное, как во время приступа диареи в общественном месте лицо, уставился на бывшую подругу так, словно хотел взглядом не только раздеть ее, но и мысленно прокрутить все четыреста двенадцать известных ему по просмотрам соответствующих кинофильмов поз.