Возвращаемся – да какая там «медитация», там вовсю уже старшая возрастная группа отрабатывает! И Хух среди них, тоже все старательно исполняет, и опять с горечью такой во взоре на нас косится. А Учитель наоборот, делает вид, будто и не замечает, будто и нет нас вовсе, как отрезанный ломоть… Пять минут стоим, десять, голов не подымаем. Наконец, Учитель поворачивается к нам, смотрит, как на чужестранцев, дескать, кто такие, откуда… И опять к кому-то подходит и с ним в пару встает работать. А мы так и стояли, осознаваючи.
Ну, потом смилостивился, говорит:
– Кабы не завтрашний выезд на местность – всех бы разогнал. Кого на ступень ниже, а кого и попросту вон…
Но больше ничего не сделал. Только с опытными бойцами в пары расставил, чтоб хлебанули мы лиха чутка. Ну и, само собой, лапты мы потом не видали до майских, как и солнышка. Ну, на то он и Учитель, стало быть, чтоб без слов свою мудрость передавать. Ну да ладно.
Но однажды… Ну, то есть, это сейчас понятно, а тогда не обратили внимания сразу, конечно… Но как будто что-то не так пошло. Как будто все так – да не так, какие-то детали… Вот делаем упражнение со жгутом, ну знаете, когда руку жгутом приматываешь, чтоб мечом в настоящем подвиге затем увереннее махать, когда отягощение снимешь…
– Молодой, ты как будто думаешь, что мы сами практикантами никогда не были! – воскликнул Алеша Беркович.
– Кхе-кхе, – закашлял Илья Муромэц, прикрыв рот кулаком, – Кхе-кхе! Бывало дело, что и говорить!
– Ну я так, на всякий случай, – деликатно поправился Филимонов, – Ну вдруг позабыли уже!
– Мы все помним, – заверил его Алеша, – Давай дальше.
– Ну и дальше… Что дальше, если вы сами все знаете?! Дальше маленько ослабляешь жгут, чтоб не так утомляться-то. Потом еще, поскольку это дело затягивает. Потом еще маленько. А потом вдруг замечаешь, что Сэнсей-то у тебя уже минут пять за спиной стоит и на твои художества любуется. Ну и спохватываешься, конечно, изображаешь напряжение всех физических и моральных сил, и спрашиваешь еще, набравшись смелости:
– О, Учитель, достаточно ли верно я исполняю послушание? Не следует ли исполнить его еще пятьдесят раз?
А Учитель в ответ так обрадовано:
– Точно! Еще пятьдесят! Даже не пятьдесят, а сразу сто. Только инвентарь подтяни как след, а то болтается, как резинка от трусов беременного великана!
– Во-во! – радостно вскинулся Алеша Беркович, – И мне Учитель ровно то же самое говорил в аналогичной ситуации!
– Алексей, уж не думаешь, что ты прям такой у нас весь уникальный, что исключительно ради тебя Учителя будут использовать какой-то особый, специально выработанный образ! – заметил Илья Муромэц.
– Да ничего такого я не думаю. Просто отметил.
– Это верно, – подтвердил Филимонов, – Потом уже, когда постарше стали да в юниоры перешли, разговорились с Сэнсеем, и как раз это тема всплыла. Так он тоже улыбнулся, и тоже говорит, что и он это от своего Наставника слышал…
– Это называется, – и Илья назидательно поднял вверх указательный палец, – Преемственность поколений и живительная связь времен. На том, собственно, и стоим, и за то держимся…
– Но не в этом суть, – продолжил Филимонов, – А исполняешь дальше послушание и вдруг краем глаза замечаешь, что и Хуху Учитель подтягивает маленько приспособление! А чтоб Хух, и горел вполнакала – да ни в жизнь. Нет, ну все бывает, конечно – может, само растянулось, незаметно, не обратишь сразу внимания…
А потом еще через день – поднимаемся с медитации, а Хух сидит и как будто думает о чем-то дальше… Хотя всегда и садился, и вскакивал первым. И Учитель его окликает: «Хух, о чем задумался?» А тот еще встрепенулся так, будто не отсюда сам, и головой еще эдак тряхнул: «Да нет, о, Учитель, все в порядке…» Но тоже – ну мало ли чего. Может, если с краю сидел – просто не расслышал хлопка одной ладонью.
А потом еще… мы-то маленькие были, но вились все время вокруг старших… а тут Хух подходит к Грушину, но сначала на нас так цыкнул свирепо, дескать, ну-ка, брызнули отсюда во все стороны, сопляки, пока по ушам не накидал, у мужчин серьезный разговор будет… Ну, мы брызнули, само собой, у Хуха, хоть он в глубине души и добрый был парень, но рука тяжелая, и что самое главное в такой ситуации – слова никогда не расходились с делом. Но сами бочком-бочком поближе, уши навострив – интересно же, что там промеж себя мужчины обсуждать будут! А Хух Грушину так тихо и говорит…
– Грушин нам кто? – тактично уточнил Илья Муромэц, – Не Константин, часом? Знавал, было дело…
– Не-е, – спохватился Филимонов, – Наш Виталик был. Слушайте.
Грушин был в некотором роде антигерой, во всяком случае на фоне Хуха. То есть, разгильдяй и относящийся ко всему в этой жизни, в том числе и к наставлениям Учителя, достаточно легко. Веселый такой юноша! Я сам еще только в школу поступил, несколько занятий только прошел, да и все остальные тоже, группа совсем новичковая была… После занятия сидим тихо, думаем, неизвестно ведь, кого оставят, кто подойдет, а кто и нет… тревожно, одним словом. И тут входит как раз Грушин и голосом таким бодрым: «Так, ссыкуны! Ну-ка, быстренько в душ все пошли, шагом марш, раз-два, шевелимся! Вы будущие благородные герои или кто, вообще-то пора бы уже и знать, что приличная дама сердца ни одного героя, какие бы он там подвиги не совершил, а немытого к себе ни за что не подпустит, так что вперед… что значит «нет полотенца, мама не положила», ничего, футболкой оботрешься и всех делов, давай, жми!»