Он что-то упустил, потому что в кругу раздался звериный вопль злобы и боли. Ирр отшатнулся в сторону, налетев на кого-то и сбив его с ног. Он прижимал к лицу ладони, а когда отвел их, его щеку от виска до рта пересекала красная полоса, как от удара хлыстом, проходящая в опасной близости от глаза. Руки Марка не были даже сжаты в кулаки. Внимательный, быстрый и смертоносный как кобра, он неуловимым движением выскальзывал из-под махины Ирра и жалил его самыми кончиками пальцев, ухитряясь попадать по незащищенным лицу и шее. Ирр вопил и выл, как будто у него срывали мясо с костей. Судя по всему, боль была адская. Спустя минуту или две, в течение которых никто не дышал, он стал исполосован, как поджаренная на решетке рыба. Каждый удар отшвыривал его к границе круга, он сослепу натыкался на углы столов, и это тоже не прибавляло ему бодрости. Святый Боже, в панике подумал Власер, где этакому бою учат? Во всяком случае, сейчас он очень сомневался в том, что мог бы этого парня куда-то с кем-то против воли отправить. Равно как и пришибить. Марк явно был в состоянии удержать на безопасном от себя расстоянии пятерых таких, как Ирр. Он делал с ним все, что хотел, и зрители, сперва обрадованные возможностью поорать, скоро все замерли, охваченные единым осуждающим молчанием. Женщины вцепились в локти мужчин, а те этого не заметили. Превосходство было слишком явным, и драка велась слишком уж не по трактирным правилам, когда мужчины бьют друг друга, а через минуту в обнимку идут пить пиво. Ирру, а заодно и им всем, наглядно демонстрировалось, какая же они все-таки шваль. Они и сами прекрасно это знали и не любили, когда им напоминали об этом.
Все кончилось, когда Ирр, не отрывая рук от лица, упал на колени и не смог подняться, хрипя и скуля, как выдранный пес. Дыхание его пресеклось от удара скользом по горлу. Потом его стало рвать прямо на пол. В гробовом молчании Марк возвышался над ним, такой же отчужденный и молчаливый, как раньше, будто и не он это только что сделал. Будто и сам стыдился того, что его вынудили сделать. Будто испытывал гадливое отвращение к себе.
— Что тут происходит? Власер? Марк!
— О-о-о! — вырвалось с отчаяния у Власера. Проклятие! Все его жалкие попытки рыцарственно обойти стороной невольное участие Агнес пошли прахом, и как! Все было испорчено, все — насмарку! Он бы голову открутил тому, кто как последний лакей поспешил дать ей знать. Она стояла в распахнутых дверях с таким выражением лица, что все солдаты и шлюхи с понимающими ухмылками запереглядывались. И она поняла эти взгляды, прочитала и истолковала верно, она умница, вспыхнула как алая роза. Но она к тому же еще и дочь д’Орбуа. Если она ворвалась ночью сюда, где никогда и ни при каких обстоятельствах не должна быть, непричесанная, в кое-как наспех наброшенном платье, значит, на то была ее воля. И им этим придется подавиться.
Во всеобщем молчании перед нею расступились. Минуя Ирра, она гадливо подобрала юбки.
— Марк, с вами все в порядке?
Тот кивнул.
— Вы уверены? — Она положила ему руку на локоть. Они и этим подавятся. — Вы же весь дрожите!
— Я не потерпел иного ущерба, кроме разочарования в человеческой породе.
Агнес повернула голову к Власеру, и тому на мгновение всерьез стало страшно. Она была госпожа и давала это понять.
— Боюсь, — ровно сказала она, — вы не оправдали моего доверия. Марк, вы пойдете со мной. Я хочу, чтобы вы переговорили с моим отцом. Немедленно. Если отец спит, заночуете у Локруста. В любом случае в казарму вы больше не вернетесь. Идите за мной.
Марк бросил через плечо плащ и последовал за нею, сопровождаемый молчанием, в котором визгливой нотой скулил не привыкший к физической боли Ирр. Только луна освещала им путь.
— Господи, Марк, почему вы так дрожите?
— Там было лучше, — невпопад ответил он. — Там, в деревне, они только унижали меня. А здесь они требуют, чтобы я сам унижал кого-то. Там можно было хотя бы остаться наедине с собой.