Хороша… ох, хороша! А венец какой чудный — серебряный, топазами и жемчугами украшенный. Переливаются камни в лунном свете, и взгляд у волшебницы зимний-зимний, строгий. Изучающий. Но не злой.
Затанцевали вокруг нее снежинки, а Снежанка невольно отшатнулась — таким потусторонним могильным холодом повело… словно изнутри все выстыло.
— Не бойся меня, — сказала красавица, и голос ее показался звоном колокольчиков. — Я тебя в гости хочу позвать, уму-разуму поучить. Пригодится тебе наука моя, спасибо еще скажешь!
— Кто ты? — Снежанка настороженно посмотрела на хозяйку ледовой избы, впрочем, уже догадываясь, кто перед ней.
— Матушка Метелица, — улыбнулась та, но улыбка ее хищным оскалом была — скулы обострились, зубы острые сверкнули.
Ветер взметнул полы шубы соболиной, словно они невесомыми были, показалось меж мехом платье, похожее на саван.
— А я Снежанна, — девушка запнулась, понимая, что фамилия-отчество и прочие атрибуты прошлой жизни здесь значения не имеют.
Кто она теперь?..
— Невеста Морозова, — подсказала Метелица холодно и равнодушно, но в глазах ее синие искры вспыхнули, словно она была довольна знакомству такому. — Заходи ко мне в избу, погутарим маленько… И еще, девка, не нравится мне, как тебя все кличут… Снежкою будешь!
И развернулась спиной, махнув приглашающе рукою. А Снежанка мысленно новое имя проговорила. Понравилось, как звучит — словно звон хрустальный. Снежка так Снежка.
— А он красивый, Морозко-то? — не удержалась она, заходя в просторные сени, где висели на стенах полушубки меховые да шапки с шарфами, салазки расписные да коромысло ледовое. На бревнах — изморозь, с потолка сосульки свисают. Как есть — ледовая изба…
— А снег красив? Или зимние узоры на окнах — красивые? — полуобернулась Метелица, открывая меж тем двери в переднюю.
Там слева печь виднелась, утварь всяческая в закутке стояла, а справа — подушки и перины пуховые высились на кровати, а на окнах белели занавесочки кружевные, с голубыми рюшами. Уютно… но стыло как-то. И холодно.
— Красивые, — согласилась Снежка, привыкая к своему новому имени.
Оно тоже красивое — как пурга над горами, как ели в изморози, как вязь следов на белом насте, припорошенном снежком… И подумалось, что не было прежней ее, что всегда она жила среди этой чудной сказки, в избе Метелицы.
Но веет от стен этого дома жутью морозной. И кажется, что призраки зимы, те самые, что во время метели явились с подарёнками, в дверь вошли следком за Снежкой и Метелицей. Ан нет, не кажется — вот они сели рядком на лавке у окошка — прозрачные, будто статуи ледовые. И улыбаются, будто малахальные. Молчат. Глазеют.
— Не смотри ты на них, слуги то мои, — бросила Метелица, показывая Снежке на другую лавку. — Ты садись, садись, в ногах-то правды нет.
— А добр ли Морозко? — Снежке так хотелось как можно больше про жениха своего сказочного узнать, что страх перед зимней девой прошел.
— Характерный он, озорничать любит, — уклонилась от прямого ответа Метелица. — Но погодь, сюда слушай… Как придешь сейчас домой, надень ту одежу, что тебе мои слуги соткали, возьми шкатулку — приданое свое, и выйди на перекресток. Жди, как звезда упадет — а после иди за ней, в той стороне путь к терему Морозко и будет. По дороге ни на что не засмотрись, златом да каменьями не купись, блазням не поддайся, с тропы, что тебе откроется, не сходи, чтобы ни звало, чтобы ни привиделось. А мерещиться всякое может, но ты все одно иди себе вперед, будто и не видишь ничего. Ежели совсем беда будет, вот тебе гребень и лента, брось позади себя и поспешай дальше.
Снежка приняла резной деревянный гребень и ленту шелковую синюю и больше вопросов не задавала, задумалась о том, как найти в себе силы, чтоб ничего не убояться да дойти до терема волшебного. И что ждет ее там? Стоит ли вообще идти? Ведь путь этот в сказочный лес приведет, с людьми разлучит.
Нахмурилась Снежка, сидит, глядя тоскливо в окошко, косу теребя — а коса тонкая, светлая, простой резинкой скрепленная. Не заметила она даже, как ленту Метелицы вплела да гребнем ее заколола, подобрав на затылке.
— А сможешь-то жить, как жила? — вдруг жалостливо спросила хозяйка ледяной избы. — Люди-то не больно жалуют тех, кто не такой, как они. Волшба для них — сказки, иной мир. Самоцветы знаешь-то, отчего находить перестали, знаешь, отчего малахит на Урале повывелся?
— Потому что Хозяйка на людей озлилась? — Снежка перевела спокойный взгляд на Метелицу.
— Умна ты, девка, такую невесту царь зимы давно искал… Жадные люди стали, хапуг все больше, чем мастеров да умельцев по камню работать. Вот и захлопнула Малахитница свои кладовые, все ждет, когда снова станут ценить красоту камня, а не цену его… — голос убаюкивающий был, словно колыбельную Метелица пела.