— А ты, девка, слушай нас, старух, слушай, мы дурного не расскажем, думашь, не видно-то, как ты на скалы да речку странно глядишь, думашь, не помним, как ты в детстве то банника встречала, то леший тебя из лесу выводил?.. Все мы помним, все знаем… Шубино-то на краю леса, а от него много бед. Блуждают в иной его стороне люди… Быват тако — ходит-бродит человек, и год, и два, а для него едино день пройдет. Вернется в родну деревню, а там все не так да не эдак… Ты, девка, не балуй, леший-озорник заведет в неведому чащу, куда путь обычным-то людям закрыт… не выберешься!
— А если и заведет, что с того? — вдруг задорно выпалила Снежка, а старуха едва чаем не поперхнулась.
Закашлялась Часиха отставив блюдце, сверкнула глазами своими чернющими.
— Чаво мелешь-то, малахольна! — нахмурилась она. — Ишшо и на ночь глядя затеяла! Услышат бесы, закружат в чертовой метели, вовек не дойдешь, куда шла! Бедовая ты у нас, бедовая… тебе бы замуж за какого-то парня хорошего, угомонилась бы, может? Вот Костя, что с Гуляевой улицы, который в угловом доме по низу проулка живет, чем не жених? Хозяйство у него большое, мать корову держит, ещё каку скотину завели бы, участок большой… баню того года нову поставил, сам сруб делал, золотые руки! И непьюшший!..
Снежанка невольно фыркнула, отворачиваясь, пока Часиха парня нахваливала — живы ещё были воспоминания, что по детству тот самый Костик все камнями да репейником ей вслед кидался да водой поливался, один раз в крапиву бросил. Хорош жених!
А за окошком темнело, и метель, кажется, начиналась. Снежинки бились о стекло белыми мотыльками, уже намело на карниз… и так тянуло туда, в завируху эту, от всех этих разговоров скучных про жениховство да коров…
— Ты, девка, не знаешь, как раньше жили-то, когда ещё бельгийцы над нами стояли, — вдруг завелась Часиха, — да потом, в войну, когда на заводе-то девки да робяты работали. Не цените вы сейчас того, что есть-то… Обычная пристань была-то, да пильна мельница, фабрика молотова, а тепереча громада стоит! Наш завод-то на всю страну славен!.. Костик на уважении в цеху-то, в почете…
Видно было, что городком своим, затерянным среди заросших лесом уральских гор, старуха гордится.
Тут Снежанка улыбнулась, она Усть-Катав всегда любила, даже подумывала переехать сюда. Но замуж… ещё и за Костика?.. Жуть какая! Пострашнее, чем ночью да в метель!
— Ни революции, ни война — ничто не погубило город-то. Люди-то наши какие? — спросила Часиха, задумчиво глядя в блюдце с чаем, будто видела там что-то, и сама себе же и ответила: — А люди наши-то, как скала. Уральский рабочий, он завсегда силен был…
— Да, у Бажова хорошо написано про это, — встряла Снежанка.
— Не знаю, кто таков, и что там пишет твой Бажов, ты меня слушай — я хорошо знаю, что без завода не выжили бы наши деды. Они когда пришли в леса, сами завод-то наш строили, беречь его надо. Годы-то голодны были, свого хозяйства мало, домишки на два окошка, а в семьях — не чета сегодняшним! — пятеро, а то и больше по лавкам. У моей мамки нас десять было — пусть не все выжили… Я с пяти лет с братьями нянчилась… даже мамка вон твоя, едва подросла, сразу отправилась стадо пасти. Мастеровые тяжко жили, да ещё тяжелее углежогам было… а ты вот иной заботы, кроме книжек своих, и не знаешь.
Снежанка слушала внимательно — нравилось ей, когда старуха такие истории рассказывала. Баушка тоже обычно любила говорить о том, как раньше жили — сестры убегали, когда заводили старухи свои песни, наслушались, видать, а вот Снежанка сядет тихонечко на лавку, коленки обняв, склонит голову набок, и слушает.
Старухам то по нраву было, они и болтали без умолку, а ежели и повторялись, не обрывала их Снежанка, даже когда совсем маленькая была. Ее-то на Урал стали возить едва ли не с пеленок, почти каждое лето она проводила в Усть-Катаве. Рядом с улицей баушкиной — река, лес, горы, что ещё для счастья надо? Бывало, по детству смеялись соседские дети над тем, как Снежанка говорит, как «шокает», как букву «г» смешно произносит — все ж таки говор отличался, но приноравливалась девчонка всегда быстро, и недели не проходила, как вовсю гласные тянула да окончания слов глотала.
Историю городка Снежанка знала хорошо, с детства любопытная была, а как подросла даже на исторический поступать хотела, жаль, что не сложилось.
До завода-то в устье реки Катав, в глухом уральском углу, коломенки строили — так при помещике Твердышеве баржи называли. Работали артелями, по четыре души в каждой, лес рубили по берегам реки, сплавляя его на пильную мельницу, к весне делали баржи, к осени их смолили. На картинках в какой-то музейной книге Снежанка видела эту коломенку — высокая мачта, с трехцветным флагом российским, а иногда и резным орлом… Это потом завод уже поставили, когда бельгийцы выкупили тут все. При них город и отстроился.