— Будь здорова, Ямбе.
И вернулась под сень своего старого горшка.
Дни шли за днями. М’Ботт-жаба теперь многое узнала со слов старших. Она по-прежнему со всеми здоровалась на тропе к ручью, а кое с кем останавливалась поговорить. Однажды она встретила Ямбе-пчелу и сказала:
— Ямбе, зайди как-нибудь ко мне, пообедаем вместе.
«Что ж, она очень любезна и не злопамятна», — подумала пчела и приняла приглашение. Через день она отправилась в гости к М’Ботт-жабе. Села на порог и спросила:
— Как поживаешь, жаба?
— Хорошо! — отвечала М'Ботт-жаба, примостившись у калебаса, полного всяких вкусных вещей. — Входи же, дорогая!
Ямбе-пчела влетела в комнату, и воздух загудел от шума ее крыльев: жж!.. жж!.. жж!..
— Ах, нет, нет! — сказала М’Ботт-жаба. — Ямбе, милая, я не смогу обедать под эту музыку! Оставь, пожалуйста, свой там-там снаружи.
Ямбе-пчела вылетела и снова влетела, наделав еще больше шума: жж!.. жж!.. жж!.. жж!..
— Но я же тебя просила оставить там-там за дверью! — возмутилась М’Ботт-жаба.
Ямбе-пчела снова вылетела и вернулась, жужжа: жж!.. жж!..
К тому времени как она влетела в седьмой раз, попрежнему наполняя старый горшок шумом своих крыльев, М’Ботт-жаба уже успела все съесть и даже вымыла калебас.
Ямбе-пчела полетела восвояси, продолжая гудеть на своем там-таме. И с тех пор она не отвечает на приветствия М’Ботт-жабы.
Копье гиены
На бескрайних просторах Ферло[22] где так редки и глубоки колодцы, тропы небезопасны, на них часто встречаются дикие звери; но пастух Малал Пуло ничего не боялся. Против Гаинде-льва у него были стихи корана, а когда ему попадался лев из неверных, он брался за палку. Ведь можно, не зная священных слов, все равно быть великим властителем, — однако палка, предназначенная для М’Бам-осла, вернее, чем удар копья, убивает гордого Гаинде с налитыми кровью глазами и шкурой желтой, как песок. Да, стыд убивает медленнее, но надежнее, чем железное копье или пуля из ружья, а какой это стыд для царя бруссы. — позволить коснуться себя палкой, хотя бы то было древко копья!
Однако пастух Малал Пуло заказал свое прекрасное копье вовсе не для защиты от Гаинде-льва. И не для того, чтобы отгонять Буки-гиену — в этом проклятом краю голой земли и редких, скудных колодцев в стаде пастуха издыхало столько животных, что Буки и ее сородичам оставалось лишь идти по его следам и не меньше двух раз в день подбирать обильную пищу.
Свое копье пастух заказал, чтобы защищать себя и стадо от пятнистой Сег-пантеры, коварной и бесчестной, у которой поступь женщины, взгляд властелина и душа раба.
И еще, скажем прямо, оно ему нужно было для того, чтобы время от времени прибавлять к засохшему кус-кусу из бурдюка, висевшего на его левом плече, бедро лани или вырезку антилопы вместо опротивевшего молока коров и овец.
Опершись на копье и стоя на одной ноге, как Ибис-паломник, пастух Малал Пуло предавался мечтам. Быть может, он думал о своих белокожих предках из страны восходящего солнца, дошедших до Термиса, до Туата, до Масины, до Фута-Джаллона[23] в те времена, когда ныне пустынное Ферло было покрыто деревьями и травами. Или, может быть, он думал о своих черных как уголь предках, которые пришли из еще более отдаленных краев и спустились к морю гораздо южнее. Или виделись ему огромные стада, бредущие на водопой к полноводной реке… Так он мечтал, когда к нему подошла Буки-гиена. В тот день ни одно животное не пало в пути, и голодная гиена лебезила перед пастухом. Она поздоровалась весьма учтиво и спросила:
— Почему ты спишь на одной ноге, Малал? И зачем прилег на эту длинную палку? Разве ты не можешь просто растянуться на песке? Тебе будет удобнее, чем на такой узкой постели!
— Это копье, а не постель.
— Копье? А что это за штука? И для чего оно?
— Чтобы убивать.
— Кого убивать? И зачем убивать, коли все и так умирают своей смертью — и бараны, и быки, и жители саванны?
Но в глубине души гиена спрашивала себя, не хватила ли она через край, утверждая, — правда, не очень решительно, — что все умирают своей смертью. Солнце уже собиралось уйти на покой, а у нее в животе было еще пусто.
Мимо пробегала лань. Малал Пуло метнул копье и попал в нее. Потом он прикончил и разрубил на куски добычу, и Буки-гиена получила свою долю сочащегося кровью свежего мяса.