Вот и меня в качестве трофея-подарка отправили в фатерлянд. Тогда еще немцы упивались своими победами, своим могуществом, своими успехами… Это позже, когда союзники бомбить их стали, и не только заводы, но и города с землей ровняли, они задумываться начали…
В Германии я попал в особняк в небольшом городке Веймаре. Принадлежал тот особняк главному инженеру завода, который — надо же, сколько совпадений! — выполнял военные заказы. Веймар сильно не бомбили, американцы рассчитывали, что эта территория вместе с заводами им достанется, вот и берегли для себя.
Сначала так и получилось. Заняли Веймар американцы почти без боя. Несколько психов – фанатов фюрера — пальнули, но их быстро утихомирили. Это позже американцы жестче стали, когда Бухенвальд обнаружили. Мало кто сейчас знает, что концлагерь американцам нетронутым достался, эсэсовцы даже заключенных расстрелять не успели. Увидели янки концлагерь – в ужас пришли. Построили всех жителей Веймара — старых и молодых, женщин и детей — да и повели вот так, строем, на «экскурсию» в концлагерь. На печи посмотреть, в которых заключенных сжигали, на газовые камеры, на коллекцию татуировок, что жена коменданта собрала… Было там чем «полюбоваться»… Особо слабонервных, кто в обморок падал, врачи американские в чувство приводили и заставляли продолжать экскурсию…
В той колонне и инженер со своей семьей был, потому он, долго не раздумывая, вместе с американцами из Веймара и уехал, когда стало известно, что город войдет в советскую зону оккупации. Не ждал он после всего благодарности от русских…
Ну а дед академика в Веймар приехал завод демонтировать, в Союз вывозить. Жить его определили как раз в дом главного инженера. Увидел он статуэтку, приглянулась она ему, и прихватил он ее с собой, когда в Киев на побывку ехал… С меня, можно сказать, коллекция его и началась!
Проклятье зеркалаДалеко не всегда духи делились воспоминаниями или рассказывали леденящие истории. Зачастую они ссорились, как на коммунальной кухне, выясняли отношения по пустякам, словом, развлекались, как могли. Иногда мне становилось искренне жаль их: годами, десятилетиями они были лишены общения, пребывали в «камере-одиночке» без всякой надежды на хоть какое-то подобие свободы, и, наконец, получив ее, не знали, как ею распорядиться.
Это дежурство исключением не явилось. Как обычно, собравшись в полночь, духи вяло переругивались, как торговки в подземном переходе. Увещевания «дуайена» успеха не имели, ссоры то затихали, то вдруг, без видимой причины, вспыхивали еще яростнее.
- Зеркальный, эй, Зеркальный, — внезапно позвал «дуайен».
- Да здесь, я здесь, — послышалось в ответ.
- Ты прошлой ночью собирался нас чем-то интересным побаловать?
- Так рассвет же наступил… — вяло отбивался тихий шелест.
- Зато сейчас до рассвета еще далеко. Пару часов хватит тебе? — продолжал наседать «дуайен».
- Ну, если перебивать не будете, то, наверное, успею, — мляво бурчал Зеркальный.
- Как, сообщество, не будем мешать? — повысил голос «дуайен».
- Не будем, не будем, — нестройно забубнили в ответ духи.
- Слышал? Пообещали! Так что давай, начинай! — непререкаемо скомандовал «дуайен».
- Давненько эта история началась… Лет сто, может, сто двадцать назад… Я тогда еще совсем молодой был, стоял в хате мельника. Крепкий был хозяин! И мельница у него, и живности разной в хлеву, и дом — полная чаша… Работал он, правда, от зари и до позднего вечера. А жена его слыла в той деревне колдуньей. Но к ней не только с этой деревни приходили, со всей округи съезжались. Она и травами лечила, и привороты-отвороты делала, и гадала, и порчу наводила-снимала… Много чего умела…
Было у нее мое зеркало. Как оно к ней попало, рассказывать не стану, больно уж долгая история. Может, как-нибудь в другой раз…
Детей у колдуньи было двое, сын и дочь. Сына она очень любила, а когда тот жениться надумал, жутко взревновала его к невестке. Да и невестка, понятное дело, ей взаимностью отвечала. Из-за этого внучков своих – деток сына — мельничиха на дух не переносила. Дочка же к тому времени замуж вышла за мастерового из уездного города и к мужу переехала.
Шибко мельничиха тогда рассерчала и наложила проклятье на зеркало. Кто в него смотрелся, видел себя эдаким уродцем. Досада каждого, конечно, разбирала. Это сейчас говорят — «негативные эмоции», а раньше таких слов-то и не знали… Все это еще больше мощь зеркала усиливало.