– Женя, действительно, хватит, – Николай даже ладонью по столу пристукнул раздраженно. – Лучше съешь что-нибудь. Грибов вон, маринованных возьми, ты же любишь.
– Грибочки?! – Евгений потянул руку через стол и ухватил небольшую вазочку, окунув большой палец в содержимое. Поднес к лицу, понюхал и закатил глаза к небу, изображая экстаз. – Маслята! Викуля, это ты, наверное, сама консервировала, кулинарочка ты наша! А стрихнина много положила?
Аллочка расхохоталась, а Николай нахмурился:
– Женя, ну ты меры совсем не знаешь.
– А что такое? Я только про стрихнин спросил. Или твоя хозяюшка сменила рецептуру и теперь пользуется мышьяком? Признайся, Вика, подсыпала отравы?
– Разве только самую капельку, – сквозь зубы ответила Вика, – для вкуса. Специально для тебя старалась, ты же у нас гурман.
– Люблю злых женщин, – расхохотался Евгений и плюхнул себе на тарелку пару ложек из вазочки. Зацепил вилкой большой гриб, поднял вверх, показывая всем. – И грибы люблю! Красавец! А я его – ам!
Мне показалось, что он попытался проглотить гриб не жуя и поперхнулся. Закашлялся, изо рта полетели брызги, лицо покраснело. Алла вскочила и испуганно заколотила ладошками по его спине. Евгений перестал кашлять, но легче ему не стало – он явно задыхался. Лицо было уже не красным, а багровым, пальцы вцепились в воротник рубашки.
– Ты… ты… – прохрипел он вытаращив страшные, налившиеся кровью глаза на Вику, – ты…
Тело его свела судорога и он, не удержавшись на стуле, рухнул на пол. Мы с Аллой одновременно взвизгнули, а я еще и шарахнулась, вместе со стулом, в сторону. Евгений дернулся еще несколько раз, прохрипел что-то невнятное и замер, уткнувшись лицом в ковер.
– Что? Что это с ним? – прошептала побелевшая Вика.
Никто не ответил. Только взвизгнула еще раз Алла и попятилась от лежащего у самых ее ног тела.
Если бы в популярной некогда передаче «Сто к одному», сотне, наугад выбранных, жителей Москвы задали бы вопрос: «Какая профессия лучше всего готовит человека к действиям в экстремальной ситуации?», наверняка в первой шестерке оказались бы военные, милиция и спасатели. Возможно, к ним добавились бы медики, пожарные и космонавты. А у меня на этот счет другое мнение. Лучше всего, к экстремальным ситуациям готовы учителя. Работать в наше время в школе – это вполне сопоставимо с операцией на сердце во время пожара на захваченном бандитами космическом корабле. Круче нас может быть только какой-нибудь специально обученный, очень элитный спецназ. За четыре года работы в старших классах, я и сама повидала достаточно, и от коллег наслушалась. Покойники у нас в школе, правда, посреди урока не падали, врать не буду, но когда мои балбесы из десятого «Б» стащили из кабинета химии какую-то дрянь, от которой у них физиономии на глазах распухали и покрывались болячками, меня саму чуть инфаркт не хватил.
Уверена, что именно благодаря школьной закалке, я первая пришла в себя. Быстро окинув взглядом остальных, я поднялась, аккуратно отодвинула стул и присела рядом с Евгением. Скорее для очистки совести – ясно ведь, что человек умер, коснулась его, еще теплой, шеи, поискала пульс… и едва не заорала от неожиданности, почувствовав под пальцами равномерные, упругие толчки. Я схватила Евгения за плечо и, довольно грубо, дернула, переворачивая на спину.
Евгений явно не ожидал этого и не успел ни закрыть глаза, ни согнать с физиономии идиотскую, довольную ухмылку. Я не ударила его – школа воспитывает еще и выдержку. Поднялась с пола и, отряхнув руки, произнесла, стараясь, чтобы это прозвучало, как можно более холодно:
– Думаю, он выживет.
– Эх, Ритуля, – Евгений сел и покачал головой. – Все испортила.
– Ты… ты… – Вика вскочила, подбежала к нему. – Скотина!
Она замахнулась, топнула ногой и, так и не ударив его, разрыдалась и выскочила из столовой. Тут же обрели голос и остальные. Гвалт поднялся такой, что понять, кто что кричит, было совершенно невозможно. Только Лайза молчала. Бросила на Евгения презрительный взгляд, скривила губки и, отвернувшись, занялась содержимым своей тарелки.
Судя по всему, она была единственной, кого происшествие не лишило спокойствия. Борька, держась за сердце, монотонно, без остановки, сыпал проклятиями. Николай, легко перекрыв общий шум, обозвал Евгения «кретином недоделанным» и, забыв оставить нервно зажатую в руке вилку, ушел успокаивать Вику. Алла вернулась на свое место за столом и спрятала лицо в ладони. Плечи ее дрожали, но я бы не рискнула поручиться, что она плачет. Дядя Саня, по птичьи, вертел головой, явно испытывая неловкость – казалось, он чувствует, что должен что-то сказать или сделать, но никак не может сообразить, что именно.