Ниса рассмешили молодые люди, затолкавшие в себя еду, купленную и сготовленную Юной на Нисовы деньги, давясь и задыхаясь, чтоб только не разговаривать. Ладно бы Нис и Юна вместе, — но наедине с Нисом их покидало все красноречие. Они бы с удвоенной силой набросились сейчас на свои инструменты, как бывало, когда Нис смотрит на них в клубе, — но соседки Ниса за их музыку не накидают в шапку мелочи, а наоборот, накидают им по шапке. Нис, еще подождав, может, они чего-нибудь скажут, забралась на кровать, а молодые люди, переведя дух, оглянулись: это был провал. Оставалось им увернуться вдвоем в какой-то валявшийся на полу спальник.
Для Юны ее спальник не был никаким провалом — а был местом, где она может законно лечь! Ничего не стоило ей ворваться в комнату, растолкать музыкантов и вытолкать за дверь. Но шаги ее почему-то замедлились.
Она не могла веселить Ниса все дни. Тогда она не могла бы встречаться с Зайцем — а она жила от того — до того, как это снова случится.
Шаги ее замедлились; и наконец и вовсе остановилась.
Вообще-то она подустала гулять. Она хотела закрыть глаза и сосредоточиться, замедляясь, на том, что было сегодня.
Вместо этого нужно было сделать шаг, и еще шаг, оставшись без всякого прикрытия, что внутри, что снаружи.
Заяц прождал час, пошел следующий.
Он сидел на месте пять часов, уже пора было возвращаться обратно.
Легко быть храбрым. Для этого надо, чтобы ты не был никому нужен.
Все соседи по вагончику Зайца — с которыми он почти не разговаривал, хотя и понимал язык, на котором они разговаривали между собой, а на том, на котором разговаривал он, они почти не разговаривали, — когда говорили между собой, говорили они о тех, кто их ждал в их деревнях. Они туда посылали деньги.
Еще для этого надо, чтобы тебе ничего было не нужно.
Заяц зарабатывал меньше всех — он был хромой, и его не брали на настоящие высококвалифицированные работы, а заставляли таскать мешки, туда — с мусором, а назад — с материалами; ну, иногда и брали, он мог это делать всё тоже. Но платили все равно так, как если бы он только таскал мешки. Но соседи по вагончику могли одолжить у Зайца, если им не хватало, потому что они послали в свои деревни. Возвращали не всегда.
Ему было это безразлично. Он даже вряд ли мог объяснить самому себе, как попал на эту стройку, — причем это уже была не первая стройка, куда он попал. Он построил, то есть участвовал в том, что строили, несколько высоких домов — в которых и ему, и его соседям по вагончику не досталось бы и самой маленькой квартиры.
Он поэтому мог уйти, и уходил, со строек на другие стройки. Никуда больше он не мог попасть, — кому он нужен? Таких полно в городе; и не хромых.
Теперь у него была девушка.
Зайцу было уже двадцать пять лет, или вроде этого, а у него первый раз была девушка.
Заяц пошел в свой вагон и лег, перед тем, как идти обратно на стройку. Все соседи уже спали.
Но он не спал. Он боялся.
Не боялся того, что первый раз кому-то нужен — и вот опять будет никому: в этом ничего. Нового.
Он боялся, что кто-нибудь ей что-нибудь сделал.
Она дура. Думает, что она мужчина. Она, наверное, никогда не смотрелась в зеркало. Одевается хуже Зайца. Неизвестно, где она живет и откуда берет деньги на пропитание. Она разговаривает как попрошайка и ругается, как старый дворник.
Если бы она не была такая глупая — разве бы она ходила к нему каждый день? Но сейчас. Завтра.
Завтра он уйдет со стройки и пойдет ее искать.
Лучше этой девушки не было ничего в мире.
Давным-давно Юна однажды говорила Нису:
— Есть такие места в городах, они совпадают. Смотри, смотри, вот это место — оно точно такое же, как такое же место в другом городе! — (там они тоже были). — Помнишь? — Да, Нис, ей казалось, что она помнит: этот поворот, и пустырь с автобусным кольцом на краю города, вот и светофор на том конце поворота вокруг пустыря, — может, если мы сейчас выйдем, — взахлеб продолжала гнать Юна, — то, может, выйдем прямо в том городе — вместо того, чтоб ехать на поезде целую ночь, и другую ночь?
Но они не вышли. Им было не надо.
Юна могла пойти поубирать в баре.
Там было так грязно, что хватило бы до утра. Притом, там всегда оставался целый мешок огрызков и объедков, таких больших, что ими можно неделю питаться.
Вдобавок он был близко к тому месту, где снимала комнату Нис. Вместо этого она двинулась в другую сторону.