Они находились на острове. Этот остров — такой большой, что даже не выглядел как остров: просто часть города — соединялся с остальной его частью мостом. Несколькими мостами. По которым Нис проезжала на троллейбусе — или под которыми в метро — когда шла с работы до своего дома. Река в этом месте раздвоялась — и дальше снова сходилась, впадая потом в мелкий залив, который тянулся до горизонта, уходя в невидимые воды северного моря.
Юна и шла на тот конец острова. Где сходилась река и где она раньше ни разу не была потому что здесь не было ничего интересного — ни баров, ни клубов. Ну, как ничего: только новостройки на намытом, то есть искусственно продолженном берегу, так что тем, кто раньше жил на берегу, оставалось довольствоваться видом выросших между водой и ими домов — вот им это не нравилось, наверно! Но она повернула — правее и дальше, оставив позади дома. Впереди простирались пустыри, какие бывают во всех городах. Это был индустриальный пейзаж, где валялись огрызки и объедки кораблей: тоже еще как интересно; в другой раз она бы обязательно на них залезла, и Ниса бы с собой потащила.
Но тут она увидела туннель, уходящий вниз.
Юна устала еще до того, как начинала идти. Она машинально переставляла ноги. По туннелю — по которому, наверное, с острова можно было перебраться.
Вот, куда? По середине туннеля шла проезжая часть; собственно, занимала все его место. Юна по краю двигалась вглубь, так что перестал быть виден вход; выхода же все не появлялось. Туннель как будто в центр земли. Она бы не удивилась, если бы появились слизни — не во сне. Явь как-то перестала от него отличаться. Под ногами, однако, было сухо. Юна споткнулась о бордюр — по которому она и шла.
И тут она увидела их.
Эта картина. Нарисована она была на стенке туннеля, яркими красками. Они светились в темноте. Краски стирали, и долго терли — это было видно, может быть, кирпичом — кое-где отскребли стену до более светлого цвета. Но не так легко было их уничтожить! — они вошли в стену, въелись насмерть, все равно они в основном уцелели. Можно было закрасить поверх, еще более едкой краской. Но не успели.
Они были страшными. Не как слизни, да слизни и не были страшными, они были… фу, слизни!
Эти были страшными, потому что… честными. Хотя такого не увидишь наяву. Наверное, их потому и стирали.
Юна не могла оторваться. Краски жестоко били в глаза, хотелось повернуться и бежать долой, забыть эту картину. Одновременно что-то внутри нее ринулось им навстречу.
Она повернулась и присела. И теперь она была одной из них — фигур, нарисованных на стене.
Она не разговаривала — она еще не сошла с ума, разговаривать с рисунками. Просто думала.
— Это ведь сон? — спросила она.
Краски молчали. Она сидела у подножия их — держащих стену и одновременно взламывающих ее, выступающих в туннель с незримым криком. Они перешагивали, прикрывали ее — а она прикрывала им спину. Только чуть-чуть отдохнет, и встанет, пусть в последних рядах: не убежит и не зажмурит глаз. Чтобы сражаться со сном, надо сражаться с тем, что наяву.
— Я так и знала! — крикнула Юна, засыпая.
ПРО ЛЮБОВЬ
Подходя к вагончику, который стоял у самого забора, он увидел за забором. В ушах зашумело, еще прежде, чем успел подумать.
Девчонка ночевала у него в вагончике этой ночью. Ночью он ее не пустил. Был месяц май; было тепло. Только по утрам холод. Тепло — это плохо. Ничего похожего на мойку. Рукомойник на улице, с палочкой, как в деревне, только пластик, — и то без воды. Вода денег стоит. В вагончике можно топор вешать. Но тут выбор: или на улицу к собакам — или в вонь мужских тел. Он просидел всю ночь, ждал, что начнет задыхаться. Тогда бы он открыл дверь. Но она спала мертвецки. Шестеро соседей ворочались на своих койках. Они не проснулись; но женщина! в двух метрах. Знай, что они видели во сне.
Утром отпустил. Ушла и ушла; и он. На стройку.
Но вот стоит за забором.
— Пошли погуляем? — когда он подошел со своей стороны.
Он шел к выходу, и огибал потом забор, в голове — бух-бух-бух. Женщина. Девчонка — как жеребенок. Но целая женщина. Зачем?! Он и не думал. Не запрещал себе — вправду не думал: отпустил — забыл.
Они ходили до двенадцати. Вдоль забора туда-сюда, кругом индустриальный пейзаж. На небе были одновременно солнце и луна.
Ночью его избили соседи по вагончику.
— Так нельзя. Нас дома семьи ждут. — Он не знал, кто говорит. Голоса у всех были одинаковые. — Ты и так хоромой. Нам надо, чтобы ты быстро бегал.