И тогда по правую сторону в темноте загорятся желтые буквы: ЭСА.
Рыболов и Бурыльщик встретились в Синем лесу. Рыболов не ловил рыбу, а Бурыльщик ничего не бурил. Лес был нормальный, зеленый; встречались, раз на то пошло, на станции электрички. Что за государство, неясно. Пограничного контроля тут не имелось. Можно посмотреть в паспорте. Но паспорт остался дома.
По паспорту — Лигарёв; а Рыболов — кличка, родилась она так: пьяный сержант не расслышал фамилию. Стало быть, скорешились они; Бурыльщику только предстояло сделаться буровым: мастером установки УРБ-2А2. — В отставке. Он уволился месяц назад, чтобы съездить к армейскому дружку. Годы бежали быстро. Незаметнее дороги под колёса. Заработал он достаточно, чтобы не беспокоиться, по прикидкам, в мысленно обозримый период. Снаряжение тоже нормальное. Мешок был набит на двоих.
Рыболов жил здесь. В маленьком городе, скорее пгт, далеко отстоящем от трассы, чуть ближе — к железной дороге. Бурыльщик проехал до города средней величины, плацкарт, верхняя полка, рюкзак еще выше нависает над проходом. Потом электричкой вернулся. На станции не было даже фонарей. Он умостил груз горизонтально и сел, закурил — курить он бросил после армии, тому 30 лет, — и стал ждать рассвета и Рыболова.
Они хотели найти Ису Счастья.
— Как дети?
— Ты хотел сказать внуки.
— Ну, внуки, — покладисто согласился Бурыльщик. У него самого никого не было внуков. От этого, и мерзостного вкуса сигарет, и рассеянно подступавшего света, возникала чудесная иллюзия: дежаву не дежаву, а вечной молодости, поворота обратно, побега в самоволку. Рыболов на вид не изменился. Он не менялся.
— Паспорт взял? — проверил он.
— А кто бы мне дал билет без паспорта? — Бурыльщик высунул паспорт, помахал им в воздухе. Предъявил зачем-то и билет.
— Я свой оставил, — Рыболов.
Бурыльщик сделал движение за спину рукой — фррр! — разлетелись по платформе банковские и скидочные карты.
— Дурак. Подними, — и действительно полез к краю платформы, намереваясь спрыгнуть. — Можно же здесь спрятать…
— Ты как будто сразу соглашаешься, — Бурыльщик, — что мы ничего не найдем.
Рыболов остановился.
— Зашел бы ко мне, — он вернулся, — обошлись без жестов. И вообще…
Вот то-то что Бурыльщик не хотел к нему заходить. Тогда бы не было этого.
Он оглянулся. За платформой в утренней мгле выступали синие ели. — Синие, — удивился он, как будто подобного не ожидал. — Холодновато, вообще. Я почитал кое-что… Естественно растут в Америке. И выше, в горах.
— Я же писал, — Рыболов, с трудом сдерживая гордость, как будто сам вкапывал саженцы. — Это место специальное… граница.
Они стояли сразу за буквами: платформа называлась «34 километр».
Вдохнули. Говорить как-то сразу стало не о чем.
— Так куда пойдем?
— Туда.
— Туда.
— Эса, Эса.
— Исса.
— Пойдем уже куда-нибудь.
Как идут два человека. Рыболов походистый, хотя городской, не деревенский; ели видывал — в школе водили; но потом там-сям по лесям, а дальше сдернуло по большой трассе с одним термосом, время какое было, братан. Армия всё перешибла. Ушел на гражданку до кончика пяток нормальным. Но навык не потерял, это как на печатной машинке пальцы запомнят — уже не разучишься. Бурыльщик вахтовал в таких местах, что здесь, кроме голубой хвои на входе, вообще новостей не встречал. Он как в доме — чужом, но обычном. Они и не рассчитывали в первый день ничего найти. Бурыльщик собрался основательно, на месяц. Всё закупил с чистого листа. Рыболов, как всегда, с одним термосом. Здесь поделились, конечно.
Сейчас пробовали палатку. Кило двести, в сложенном виде что твой термос… большой. Раскрылась, как веер. Сама себя собрала. Бурыльщик смотрел с удовольствием, соразмеряя отдачу с вложением, Рыболов — со скепсисом.
— Это бы всё тоже надо выкинуть.
— Ково? — Бурыльщик уже потрошил котелок с прилаженной оптической стойкой — чтоб зажигать без огня.
— Затариться на двести тысяч и от общества уйти. Я дома проще живу.
— Успеется. — Бурыльщик отвернул крышку банке. — Считай, я к тебе зашел. Письма это… знаешь ли.
Залезли под полог. Начал накрапывать дождик. Палатка отсюда была прозрачной, как лобовое стекло. Снаружи — никаких ярких пятен; за четыре шага не углядишь. — Умеют делать… на Филиппинах.