— Ну, рассказывай.
— Ты не кури здесь. — Палатка пропускала запахи: сейчас, когда остановились и лежали, было как в хвою зарылись.
— Выветрится. — Бурыльщик помахал пальцами, другой рукой нащупал фляжку. Потянул со смаком, передал.
— Про дом.
Вслушивались в темноту за тонкой материей. Темнота потрескивала. Кто-то бродил, нюхал, попискивал.
Бурыльщик заворочался, булькнул фляжкой. Рыболов спальник, тоже какой-то… на ощупь как шелк, натянул до подбородка.
Вспомнил, каким Рыболов был в армии — тощий. Роста среднего, сложения нормального. Это теперь видно, что такой рост, такое сложение — самое то, чтобы стоять по жизни, а тогда казалось — хилый. Бурыльщик сам был хилый. Они сошлись — два хиляка. А вот лежат, по прошествии большей ее части, два мужика справных.
Рыболов, может, то же самое думал. Зазвучал голос его — неторопливый, будто сказку на сон.
— Был один парень, бомж. Слова такого тогда не было еще заведено. Алкаш. Шарился всё на окраине, спал в теплотрассе. Лет ему было, не знаю, думаю, вдвое он был старше меня. Мозгами — дитя малое.
И вот, мы с ним вдвоем решили построить дом. Мне 16, ему, значит, тридцатник набил.
Я его выбрал. Он безответный был. И здоровый, даже при том образе жизни. Мне нужна была тягловая сила. Ровесники не годились — ведь, в 16 лет, о чем думают? Пива выпить, на махач сходить; ну, кому дают кому не дают; кто поинтеллигентней — как поступить. …А я — дом. И ведь не подумал только, но сделал.
Надо, наверное, как я к нему подошел, с чего начал… На бутылку дал. Был я дворовой, не хуже прочих иных; деньги добывал как и все, как и он добывал. Пустые сдавали. Но не пил. Пробовал, не вставляет. Нет, спасибо, сейчас не хочу… Другое на уме было. А ему дал. Нехорошо это, наверно, то есть намеренно, видел. Но цель оправдывает. Для меня — так.
Начали мы с землянки. Он и этому был рад. На ночь я уходил, а он — может, первый раз в жизни заимел что-то своё. С меня, как повелось, деньги; то есть я после школы, после окончания рабочего дня еще шел, искать-собирать. Нужно было ему на бутылку оставить — иначе бы он сошел в свой маршрут. А так — прихожу, он меня ждет. Разделение труда, скажем. Выдрессировал, как собаку.
Не поверишь, справились за год. Он сначала с землянки не хотел уходить. Дурак не дурак, а мои цели он не достигал. Ему — спать тепло, и хорошо. При этом он почти не разговаривал, мычал, как коза. Я за двоих. Все-тки уболтал его.
Мы нашли поляну в лесу. От города недалеко. Я, пока была жива, мать навещал, и знаю, что сейчас там сплошная застройка. От нашего — сухого места не осталось? А я не заглядывал. Не заходил.
Сарай мне был не нужен. Должен быть дом, сруб. Всю зиму мы валили деревья. Как ты понимаешь, это не Австралия. Спасло нас, наверное, то, что действительно от города близко. Никто подумать не мог, что здесь на такое посягнут. Лесник, может, был? Не знаю. Не было лесника.
Он здоровый был, лось, я сказал? Бревно мог на себе утащить. За месяц бы вот такую просеку сделал — но я руководил по уму. На один ствол у нас уходила неделя. Брали в разных местах — и далеко от поляны. Очищали где пилили, потом жгли. Зима была в тот год жёсткая. Угли, пепел, — я разбрасывал и закапывал в снег. К весне никто не догадается, что здесь происходило. Максимум, что туристы набезобразничали — и то не в этом сезоне.
Он пальцы отморозил, да. Рукавицы я ему принес… Ладно, отморозил, не отвалились. Кожа облезла, и красные были, как клешни.
Сели, посчитали всё, пронумеровали… У меня книга была, детская. Не знаю, где сейчас эта книга. «По пятам Робинзона», такое. Популярным языком, что в лесу жрать, а чем можно отравиться. В самом конце вдруг: как строить дом, с рисунками. Это уж совсем не знаю для кого. Для меня.
И чуть оттаяло — стали собирать. Без фундамента. На севере так делают, в мерзлоте, это уж потом я узнал. Тогда просто: не было времени. Про армию я не думал; откосячить не мнил, просто — не думал, как не думают про смерть в 16 лет. Но торопил, продыху не давал — себе, и ему тоже. Будто догадывался, что нужно успеть. Год; всё. Иначе не будет ничего. Стухнет.
Ну что: я его погнал работать. Поживши в лесу — а он уже жил там, крышу мы крыли чем попало, накидали сверху веток, а сверху — парашютный шелк, вот вроде как со спальника этого. Огромный кусок. Я у отца спалил. А он где взял, не знаю; но он из этого шил… куртки. Если о времени говорить: тогда всё посыпалось, завод не платил, потом встал, но при этом всем застило, всех как мания обуяла — хоть на чём навариться. У папаши тоже был бзик; он сосчитал, что будет ими торговать. Ничего конечно из этого не вышло.